– Что? – еще сильнее втягивая голову в плечи и наклоняя туловище вперед, уточнила Лебединская.
– Вам, конечно, знакомо имя профессора Курахова – одного из светил современной археологии? Мы с ним работаем в паре, – входил в ораторский раж Влад, забыв о предосторожности. – Когда мы завладеем сокровищами, то вы можете рассчитывать на то, что в вашем музее появятся золотые подлинники генуэзских монет пятнадцатого века. Вы наравне с нами станете первооткрывателем самой волнующей тайны последнего консула Солдайи!
Нервным движением затушив окурок, Лебединская с грохотом опустила тяжелую пепельницу на стол, подбоченила руки и, медленно надвигаясь на Влада, угрожающе произнесла:
– Никогда и нигде я не слышала более величайшей глупости! Ваш антинаучный бред свидетельствует только о том, что вы вопиюще безграмотны в вопросах истории Средних веков. И я весьма сожалею о том, что мой давний приятель Кирилл Вацура связался с таким слабоумным типом, как вы.
Я даже глаза закрыл и мысленно проклял себя за то, что зашел к Лебединской с Владом. Мой оскорбленный приятель шумно вздохнул, мужественно перенося убийственную критику, и, понимая, что дальнейший разговор бессмыслен, повернулся и пошел к выходу. Мне ничего не оставалось, как последовать за ним. Лебединская, удовлетворенно чиркая спичкой и прикуривая очередную папиросу, проводила нас до двери, но, едва Влад переступил порог, сказала:
– Кирилл, задержись на минуту!
Она закрыла дверь, оставив Влада одного на темной лестничной площадке, и вполголоса сказала:
– Ты не сердись на меня.
Я пожал плечами, что могло означать одно: сердись – не сердись, а проблема не решена.
– Скажи, экспонаты нужны тебе или ему?
– Мне, тетя Шура.
– Это правда?
– Правда.
– Ты не думай, что я склочная и злая старуха, – сказала она, помолчав. – Просто я очень люблю историю и бережно к ней отношусь. А всякие проходимцы и болтуны, которые смеют называть себя историками, выводят меня из равновесия… Подумать только – казну Солдайи увезла какая-то испанская графиня. При чем здесь, спрашивается, графиня? Откуда он ее взял? Сам придумал? Умереть можно от такого вопиющего невежества… Надеюсь, Кирилл, ты не веришь в эту ерунду? – спросила Лебединская и пытливо заглянула мне в глаза.
– Что вы! Конечно, нет, – ответил я и вдруг понял, что сказал неправду.
Мы спускались по лестнице. Лебединская держала меня под руку и, осторожно ступая, наговаривала:
– Запомни, Кирилл! Копии монет – это ерунда, их можно будет еще заказать. А вот если ты потеряешь что-нибудь из культовой утвари или какую-нибудь брошь, пряжку, то меня уволят с работы и вдобавок припишут хищение.
– Все ясно без слов, – отвечал я, ужасаясь тому, на что толкаю женщину.
Вскоре мы с Лебединской открыли большой замок на дверях и тихо шмыгнули внутрь музея. Потом, в течение получаса, я упаковывал в большую спортивную сумку коробочки с экспонатами, а заведующая, склонившись с папиросой в зубах над свечой, составляла опись.
Когда мы вышли и навесили на двери замок, мои часы просигналили одиннадцать вечера.
Я вернулся к машине и закинул сумку на заднее сиденье. Влад с кем-то разговаривал по сотовому телефону. Он приложил палец к губам, предупреждая, чтобы я соблюдал тишину.
– Хорошо, – говорил он в трубку каким-то приглушенным голосом. – Даю вам еще сутки. И это наш с вами последний разговор. До встречи!
Влад защелкнул крышку микрофона, утопил антенну и сунул трубку в нагрудный карман.
– Ты с кем говорил? – спросил я.
– С Кураховым… Ну, показывай, что принес!
Я раскрыл сумку и достал первую попавшуюся коробочку. Влад открыл ее, высыпал в ладонь горсть монет с изображением всадника с копьем, сжал кулак и, не сдерживая эмоций, стукнул меня в плечо.
– Ну, Кирилл, мы теперь этих похитителей ткнем мордами в дерьмо!
– Главное, до этого не попасть в руки ментов, – предупредил я, пряча коробочку в сумку. – Иначе придется нам с тобой долго сидеть на нарах за ограбление музея… Так что ты сказал Курахову?
– Я перенес время нашей встречи на сутки вперед.
Он вышел из машины и закинул сумку на плечо.
– Может, тебя все-таки подвезти? – спросил я, представляя, как Влад потащит пешком, по ночному заповеднику, тяжелую сумку с антиквариатом.
– Не надо. У тебя сейчас своих дел полно. А мы сейчас быстро загрузимся и не позже часа ночи выедем.
– Мы? – Мне показалось, что я ослышался. – Кто это – мы?
Влад не ожидал, что я так отреагирую. Он думал, что я уже воспринимаю его союз с Анной как само собой разумеющееся.
– Мы – это я и Анна, – ответил он. – А чему ты удивляешься?
– Уже ничему, – ответил я и, морщась от боли, ножом пронзившей душу, вдавил педаль акселератора в пол.
Глава 34
Есть спрос – будет и предложение. Правило железное. Едва я остановился под огромным буком, листья которого елочной мишурой блестели в свете фонарей, как, материализовавшись из темноты, перед машиной появилась фигура черноволосой женщины в красной шелковой рубашке с остроугольным воротником.
Я включил лампочку на панели и сфокусировал свет на своем лице. Сутенерша сразу узнала меня.
– Где Лада? – спросил я.
– К сожалению, ее сегодня не будет. Она немного приболела.
– Адрес!
– Ей-богу, не знаю!
– Кажется, ты мне должна пятьдесят долларов!
Сутенерша сразу же «вспомнила»:
– По-моему, если не ошибаюсь, улица Гагарина, – произнесла она, закатывая вверх глаза, прикрытые, как зонтом, гигантскими накладными ресницами, – дом два, квартира восемнадцать…
По дороге я заскочил в магазин, торгующий круглосуточно, купил меда и ананас и попросил продавщицу уложить все это в пакет с претенциозной надписью «Севастополь – город русских моряков».
Ненавижу квартиры, у которых не работает или отсутствует дверной звонок. Стучаться – то же самое, что обращаться к человеку, стукнув его в спину. К тому же, по стуку можно догадаться о настроении человека и его отношении к обитателю квартиры. Звонок же уравнивает всех, звучит ровно, единообразно и четко, как строевой шаг парадных «коробок». В квартире номер восемнадцать кнопка звонка отсутствовала.
Я стукнул в дверь один раз кулаком, словно прибил таракана, и этот стук в моем понимании означал приблизительно следующее: «Возможно, я был немного не прав, но и ты должна была меня понять – после случившегося у меня стали шалить нервы, но вместо того, чтобы спокойно воспринимать мои эмоции, ты сама дала «психа», что лучше было бы не делать».
Не интересуясь, кто к ней ломится, Лада приоткрыла дверь и равнодушно посмотрела на меня. Без макияжа, в домашнем халате, с заспанным лицом, она была совсем другой, чем на панели. Я бы сказал, она была проще, но красивее.
