– Что? – отрывисто переспросила женщина, округляя подсохшие, будто вяленые губы, и если бы я ее не видел, то подумал бы, что этот звук издала пробка, выскочившая из бутылки.
Я повторил вопрос. Дама явно страдала бессонницей и потому не торопилась. Она вздохнула, оперлась о дверь и стала медленно покачиваться туда-сюда. Дверь скрипела.
– Вы не первый, кто об этом спрашивает. Пришли бы все сразу… Танька у матери. Страшно ей было дома… – Она усмехнулась и покачала головой. – Можно подумать, что мама ее утешит!
– Танька – это его жена? – уточнил я.
– Вдова, – поправила женщина, глядя на меня со снисхождением.
Дама меня запутала. Наверное, мы говорили о разных людях. На всякий случай я еще раз глянул на номер квартиры.
– Мне нужен Юра Кондрашов, – с четкой артикуляцией сказал я, да еще руками помахал, помогая выразить мысль жестами.
Женщина скривила губы, чуть опустила голову и стала смотреть на меня исподлобья.
– Вы притворяетесь или на самом деле того? – произнесла она. – Слышали звон, да не врубились, где он… Вы чего сюда толпами шастаете, людям спать не даете? Нет здесь никого! Танька к матери ушла, страшно ей… А похороны будут послезавтра, не раньше.
– Чьи похороны? – проговорил я, чувствуя, как у меня начинает першить в горле.
– Вот же человек! – всплеснула руками женщина. – А для чего вы сюда пришли? Выразить соболезнование вдове, так ведь? Или вы не знаете, что Кондрашов утонул сегодня?
– Не знаю, – едва смог произнести я.
– Тогда объясняю для тех, кто не в курсе: Юрчик утонул сегодня в обед. Заплыл за буек и пошел ко дну. Не рассчитал силы. Потому что посерьезней надо относиться к жизни. А не так что шалтай-болтай…
Я качал головой, не в силах поверить в то, что услышал.
– А где… где его жена?
– Вдова? Молодой человек, я ж вам русским языком сказала: у матери. Перейдете наш двор, зайдете в соседний дом, второй подъезд, первый этаж, квартира налево… Господи, чувствую, что сегодня всю ночь буду справочным бюро работать…
Ошеломленный известием, я пошел по лестнице вниз. На пролете между этажами остановился.
– Подождите, не закрывайте дверь! – крикнул я, быстро возвращаясь.
Женщина простонала, даже глаза закатила, но то, что общение со мной доставляло ей удовольствие, она скрыла плохо.
– Ну что еще? Нет, это не ночь, это пресс-конференция какая-то!
– Вы сказали, что сегодня сюда приходил еще кто-то?
– Приходил, – кивнула женщина, опираясь локтем о дверной косяк и запуская в волосы пальцы. – Часа три назад. Тоже с Юрчиком хотел повидаться.
– Молодой? Старый?
– Молоденький… Как вы. Но, правда, тщедушный, плечики узенькие, ножки тоненькие, зато личико гладенькое, аж светится.
– Как зовут, не сказал?
– Пардон, познакомиться не успела.
– Может, этот? – спросил я, показывая помятое фото Макса.
Женщина хотела взять снимок в руки, но я не дал.
– Ой! – удивилась она. – А с кем это он обнимается? Лицо знакомое!
– Чье лицо знакомое?! – крикнул я.
– Да этой… девчушки!
– А парня лицо знакомое? Это он был здесь?
– Вроде он. Такой же худенький… Только на снимке уж слишком счастливый… А тот, что приходил, был кислый, как перестоявшая капуста. Но вот девчушку я точно где-то видела! Она его любовница или просто подруга?
Я выбежал в ночной двор, раздавленный чувством какой-то смутной беды. Даже если бы это ужасное происшествие случилось на самом благоприятном фоне, далеком от какого бы то ни было криминала, все равно я бы засомневался, что Юрка утонул из-за трагической случайности. Кондрашов всю жизнь прожил на море, ходил под парусом, прекрасно чувствовал себя в воде и несколько раз участвовал в марафонских заплывах. Я не мог поверить в то, что он утонул только потому, что заплыл за буек, и я без каких-либо колебаний отнес его гибель к тому же ряду, где уже стояли стрельба в «Балаклаве», покушение на меня и убийство Ирины. Кто-то целенаправленно и методично уничтожал всех тех, кто прямо или косвенно был причастен к выступлениям фальшивого Вацуры перед публикой.
Я нырнул в темень двора, густо поросшего кустами и деревьями, как в неухоженном парке, и увидел соседний дом только благодаря тому, что на первом этаже тускло светилось одинокое окно. Не замечая, как под моими ногами гибнут цветы, я пересек палисадник и приблизился к окну. Оно было завешено белыми занавесками, по которым двигалась тень. Второй подъезд, первый этаж… Должно быть, здесь живет мать Татьяны, жены, то есть вдовы, Юрки.
Прийти к несчастной женщине глубокой ночью мог только совершенно беспардонный и наглый человек. Но разве я мог думать об этикете, когда происходили такие ужасные вещи?
Более всего я опасался вопроса «кто там?» из-за закрытой двери. Но хозяйку квартиры не интересовала моя личность, как и цель моего столь позднего визита. Дверь открылась почти сразу же после звонка. В тесном коридоре стояла пожилая женщина в темном брючном костюме. Глаза ее были красными, подпухшими от слез.
– Проходите, – тихо сказала она. – Татьяна на кухне.
Я даже не успел представиться. Необходимости в этом не было. В дом, погруженный в траур, приходят обычно только те, кто хочет высказать сочувствие. Я прошел на кухню, сослепу задевая приоткрытые двери. Коридор был узким, сумрачным, словно лаз в мрачное подземелье. Звенящая тишина, казалось, была пропитана плачем и стенаниями. Всякий предмет был отмечен печатью траура. Мне было тяжело дышать и от тягостной атмосферы беды, и от застоявшегося табачного дыма, которым кухня была заполнена, словно стеклянная банка мутным грибным квасом.
Татьяна сидела за столом, смотрела в зашторенное окно и курила. Она не могла не слышать моих шагов, но никак не отреагировала, даже не повернула головы. Сигарета в ее пальцах дрожала, пепел сыпался в заполненную окурками жестяную консервную банку. Тонкая, бледная, в оттеняющей эту бледность черной «водолазке», Татьяна напоминала не убитую горем вдову, а тяжело больную, уставшую от борьбы с болезнью немолодую женщину. Я сел напротив нее. Татьяна глубоко затянулась, комочек пепла беззвучно пролетел мимо банки и упал на стол. У меня начали слезиться глаза от дыма… Вот наконец она повернула голову. Глаза пустые, сухие, блеклые.
– Привет, – сказала она необыкновенно ровным и спокойным голосом. – Спасибо, что приехал…
– Я только что узнал, – признался я.
Она кивнула, должно быть, полагая, что я сказал и буду говорить исключительно слова соболезнования и их смысл постигать не обязательно, так как все они одинаковые, шаблонные – спасибо за само внимание и сострадание. Узнала она меня или же приняла за одного из многочисленных коллег мужа – не знаю. Мы долго молчали. Татьяна шумно выдувала дым, гасила короткий окурок о стенку банки и прикуривала новую сигарету.
