У Лагутина не было ни денег, ни чего-либо другого, пригодного для продажи. Даже квартиры своей не было – он жил у тетки. Пытался занять у друзей, но друзья его большей частью были такими же неудачниками, как и он сам, и больших денег никогда не имели.
Прошло десять дней. Лагутин решил, что мужичок проникся к нему состраданием и дал еще время. В какой-то мере он оказался прав. Поздним вечером Лагутин зашел в свой подъезд и тотчас услышал два приглушенных выстрела. Ему на голову посыпалась штукатурка. Несколько мгновений он продолжал стоять, как соляной столб, подпирая собой почтовые ящики и глядя на лестничную площадку, освещенную тусклой лампочкой. Наконец увидел молодого человека в черной футболке и с пистолетом в руке. Тот спокойно прошел мимо ошарашенного Лагутина к выходу, в дверях остановился и сказал: «Это последнее предупреждение. У тебя есть еще неделя!»
Когда незнакомец растворился на ночной улице, Лагутин отошел от стены и обернулся. Две пули вошли в стену в сантиметре над его головой.
Он понял, что если не найдет деньги, то его очень скоро похоронят. Исчезнуть, затеряться на просторах страны он не мог, иначе подставил бы под удар несчастную родственницу. Возможно, Лагутин нашел бы какой-нибудь выход. Не исключено, что он впал бы в отчаяние и объявил бы войну своим вымогателям. Но уже на следующий день Лагутин увидел по телевизору объявление о наборе участников в экстремальное шоу «Робинзонада» с премиальным фондом один миллион рублей. Не задумываясь о последствиях, Лагутин позвонил мужичку, сказал, что через две недели отдаст ему долг, и этим же вечером уехал в Карелию.
И вот он на острове. Уже прошло два часа, как отчалила моторка и он остался один. Все колебания и сомнения остались в прошлом. Лагутин думал о будущем. Его волю не сломить. Он обязательно победит! Другого не дано. Сойти с дистанции и вернуться домой без денег – значило подписать себе смертный приговор. И потому Лагутин будет сидеть на этом острове до тех пор, пока не сломаются все его соперники. А он знает, как выжить. У него за плечами десятки туристических походов. А самое главное – у него есть цель, ради которой он готов на все.
…Было уже четверть шестого, когда Лагутин закончил покрывать кровлей из коры скаты своего жилища. Торец шалаша он закрыл пленкой, разорвав по швам полиэтиленовый пакет, и замазал места соединения глиной. В качестве двери он использовал большую еловую лапу. Земляной пол внутри шалаша тоже сначала застелил хвойными ветками, затем накидал сухой травы и мха. Сверху расстелил одеяло. Залез внутрь, лег на ложе и даже глаза прикрыл от удовольствия. Крыша надежная, сухо, не дует. Пятизвездочный отель!
До первого сеанса связи оставалось еще полчаса, и Лагутин стал собирать хворост для костра. Из крупных речных камней он сложил очаг, по обе стороны от него забил в землю рогатины, навесил перекладину из сырого орешника и нацепил на нее котелок. Новенький, блестящий, он немедленно вызвал ассоциации с вкусной походной пищей, и Лагутин тотчас почувствовал, как нарастает и усиливается голод.
«Завтра к вечеру на берег попросятся как минимум двое, – подумал Лагутин. – А через три дня – оставшиеся… Тем не менее даже три дня я должен что-нибудь жрать».
Вооружившись тесаком, он посмотрел вокруг, раздумывая, в какую сторону пойти на поиск чего-нибудь съестного. Перед жеребьевкой участникам «Робинзонады» показывали аэрофотоснимки озера. В принципе острова мало отличались друг от друга и по размерам, и по растительности. С высоты они напоминали мшистые кочки, раскиданные посреди большой лужи. Каждая такая «кочка» достигала как минимум двух километров в диаметре.
Первым делом Лагутин срубил под корень молодую рябину и сорвал с нее все ягоды. Плоды были еще бледно-красные, крепкие и горькие, и все же это был источник витаминов. Кинув одну ягоду в рот, Лагутин стал ее посасывать, как леденец. Что ж, вполне съедобная гадость. Набить ею желудок довольно трудно, зато горечь приглушит голод. Наполнив карманы ягодами, Лагутин медленно пошел в глубь леса.
Плотные заросли кустов и участки труднопроходимого валежника чередовались с открытыми светлыми полянками, утыканными булыжниками. На одной из таких полянок Лагутин нашел целую плантацию фиолетовых саранок с растрепанными, загнутыми кверху лепестками. Он опустился на колено, медленно потянул за стебель цветка и выдернул луковицу. Отсек ее от стебля и сунул в карман. Где-то Лагутин читал, что мясистая луковица саранки вполне съедобна и даже вкусна, если ее испечь в золе или сварить.
Он оперся рукой о белый, теплый от солнца валун и только хотел встать, как вдруг отдернул руку и посмотрел на ладонь. Мелкий желтый песок налип на нее. Лагутина что-то насторожило. Он склонился над валуном, внимательно рассматривая его пористую, как у сахара-рафинада, поверхность, слегка присыпанную песком, словно панировочными сухарями. «Ерунда, – подумал он, оглядываясь по сторонам. – Мало ли…»
Решив, что обязательно вернется сюда, отведав вареной луковицы, Лагутин пошел дальше. Внезапно сосны расступились, блеснула вода, и Лагутин вышел к заводи. Здесь горланили лягушки, шлепали по листьям кувшинок серебристые рыбешки и шуршали в камышах какие-то птицы. «Как бы мне здесь не поправиться», – с веселым оптимизмом подумал Лагутин, глядя на заводь, полную живности. Сорвав молодой побег рогоза, он надкусил его нежный, сладковатый стебель и, ободренный, пошел по влажному заболоченному берегу к большой воде.
На широком песчаном пляже, который пронизывал разгулявшийся ветерок, он остановился, сел на корявый плавун. Это был западный берег острова, и волны обработали его куда сильнее, чем северный. Многие сосны, не выдержавшие борьбы с водой, рухнули на пляж. Их могучие корни еще оставались на обрыве, а кроны уже лежали в воде. Стволы напоминали мосты, образуя мощные своды. Под ними можно было бы соорудить неплохое жилище, но место было сырое и ветреное. Впереди, откуда катились волны, будто прямо из воды, росли длинные березы и сосны. Это был Четвертый остров, ставший пристанищем для рыболова Павлова.
«Сколько до него? – подумал Лагутин, впрочем, без всякой практической цели. – Километр? Или два?»
Он приставил ладонь ко лбу, чтобы заходящее солнце не слепило глаза, и стал всматриваться, надеясь увидеть сутулую фигуру немолодого робинзона. Но не смог рассмотреть ничего, кроме стволов деревьев, темно-зеленых пятен кустарников и зарослей рогоза, похожих на торчащие из воды копья рыцарей.
«А ведь там тоже хватает рыбы и всякого подножного корма, – подумал Лагутин. – И на Первом, и на Пятом островах то же самое. И все участники, сытые и сонные, будут сидеть на своих островах неделю, две, три… Им все равно, а у меня «счетчик»…»
Он вскинул руку и посмотрел на часы. До начала записи оставалось пятнадцать минут. Пора! Лагутин встал и пошел вверх по сыпучему склону. «Что-то настроение у меня упало, – подумал он. – Нехорошо показываться перед телезрителями с такой кислой физиономией. Надо через силу улыбаться и говорить, что всю жизнь только и делал, что мечтал жить на необитаемом острове!»
Поднявшись на обрыв, он оглянулся и еще раз посмотрел на соседний остров – на этот раз с неприязнью и даже ненавистью.
