Он замолчал, так как в это время сверху снова раздался страшный, нечеловеческий вой, а затем с треском вылетела очередная дверь.
– Загадили, падлы, ридну Приэльбрусчину! Гэть отсюдова!! – орал Немовля. – Я вам кишки выпущу!! Я раком поставлю Приют, порубаю вас на куски и галушки з вас налеплю!! У, москалюги-комуняки поганые!
– Отойдите от двери! – сказал Бэл. – Если он будет сюда ломиться, намного безопаснее находиться в противоположном конце зала.
Все послушно отошли от двери и сели, но на этот раз за один стол.
– Очень интересная ситуация, – сказал Бэл, опираясь руками о стол и по очереди заглядывая каждому в глаза. – Нас здесь пятеро, не считая убитого Князева. Больше на Приюте, кроме сумасшедшего Немовли, никого нет. Посторонний человек проникнуть сюда не мог, так как все входы и выходы завалены снегом. Значит, веревку, которой был связан Немовля, перерезал кто-то из нас!
Я еще несколько минут назад пришел к этому ужасному выводу, но когда он прозвучал из уст Бэла, то мурашки побежали между лопаток, и я заерзал на стуле.
– Кто-то из нас? – криво улыбнулся Эд и оглядел нас всех. – Но это же… Это же бред! Зачем кому-то из нас понадобилось разрезать веревки психически ненормального человека? У меня просто в голове это не укладывается!..
– Кстати, – вполголоса произнес Бэл, – что-то давно его не слышно. Может быть, он давно стоит под нашей дверью и слушает, о чем мы здесь говорим.
Мы все покосились на дверь. Тенгиз неслышно приблизился к ней, приложился ухом и поднял вверх указательный палец, призывая нас к тишине.
– Господи! – вдруг воскликнул Богомазов. – Как все просто! Почему же мы сразу не догадались?
– О чем вы? – спросил его Бэл.
– О том, кто освободил Немовлю.
– И кто же?
– Да сам же Князев и освободил!
– Князев? – с недоумением повторил Эд.
– Конечно! За что и поплатился.
– Но зачем он это сделал?
– Не знаю, – чистосердечно признался Злой Священник.
– Князев, в самом деле, был довольно странным человеком, – подтвердил Эд. – Вы обратили внимание, насколько он легко внушаем?
– Что вы хотите этим сказать? – спросил Бэл.
– Я предполагаю, что Князев зашел в тридцать восьмую комнату и вступил в разговор с пленником. Немовля, одержимый жаждой убийства, заговорил ему зубы, упросил, чтобы тот перерезал веревки, а потом, поднявшись с кровати, этим же ножом и полоснул по горлу Князева. После чего Немовля пошел в тридцать первый номер, где взял со стола порошок и шприц.
– Звучит достаточно правдоподобно, – сказал Богомазов.
– Абсолютно неправдоподобно, – возразил я. – На Князева напали в тридцать первой. На столе, где когда-то лежал порошок, теперь валяется его свеча. Скорее всего там Князева двинули по голове, затем перетащили в тридцать восьмую, где потом уже перерезали горло.
– Черт возьми! – нахмурился Бэл. – Получается, что, когда Князев зашел в тридцать первую за порошком, Немовля был уже развязан?
– Выходит, что так.
– Значит, Немовлю освободил не Князев.
– Эй, не спи! – толкнул меня в плечо Тенгиз. – Какие у тебя будут соображения?
Я пожал плечами и сказал банальность:
– Если Немовлю выпустили не мы, то кто же?
– У всех алиби! – подытожил Тенгиз. – Потому можно сделать единственный и простой вывод.
– Какой? – в один голос спросили мы с Богомазовым и Эдом.
– На Приюте, кроме нас и Немовли, есть кто-то еще.
Глава 45
Затаив дыхание, мы несколько минут прислушивались к звенящей тишине. Эд первым оторвал ухо от холодного железа и с надеждой в голосе сказал:
– Может быть, он умер?
– С какой стати он должен умереть? – вопросом ответил Бэл.
– От потери крови, скажем. Ведь господин Тенгиз прострелил ему ногу.
Вдруг до нас донеслись приглушенные удары. Казалось, что на третьем этаже кто-то бьет железом по металлической перегородке.
– Он наверху, – сказал Бэл. – Пошли!
– Вы намерены бросить нас здесь на произвол судьбы? – заволновался Эд. – Троих безоружных людей?
– Заприте дверь стулом и ничего не бойтесь, – посоветовал Тенгиз. – Слышите, он сейчас крушит третий этаж! До вас он не успеет добраться.
– Когда вернетесь, – сказал я, – постучите нам вот так: раз-два, раз-два-три.
И я продемонстрировал, как надо постучать.
– Хорошо! – кивнул Тенгиз. – Запирайтесь и ничего не бойтесь. Сейчас мы этого бешеного пса быстро приведем в чувство!
Выставив пистолеты, Тенгиз и Бэл медленно пошли вперед и растворились в темноте. Мы с Эдом поспешили закрыть за ними дверь и запереть ее ножкой стула.
– Не могу понять одной вещи, – вслух подумал Богомазов, поддерживая массивный подбородок кулаком. – Как мог уцелеть этот таинственный человек, который освободил Немовлю от пут? Следуя логике, Немовля должен был тотчас исполосовать его ножом.
– Я слышал, что агрессивность напичканного стимулятором психа не распространяется на того человека, который лично вводил ему альфа-сульфамистезал.
– Вы хотите сказать, что неизвестный нам человек, прежде чем перерезать веревки, ввел Немовле новую дозу? – уточнил Эд. – И потому этого человека Немовля не трогает, словно собака своего хозяина?
– Думаю, что именно так.
В дверь постучали: тук-тук, тук-тук-тук.
– Быстро они сработали! – воскликнул я, вскакивая со стула и подбегая к двери. – Мужики, вы со щитом или на щите?
Стул, как назло, крепко застрял в ручке, и мне пришлось выбить его ударом ноги. Распахнул дверь, отступил в сторону, чтобы Бэл и Тенгиз могли войти, но вместо знакомых лиц моих коллег из темноты вынырнула рука с ножом. Тяжелое лезвие финки глубоко вошло в дверной косяк, отщепив приличный кусок дерева.
Я вскрикнул, машинально прыгнул назад и повалился спиной на стол. В столовую вошел Немовля. Вид его был ужасен. На багрово-красном лице почти не было видно глаз – они заплыли и превратились в тонкие щели среди воспаленных складок. Рот его был приоткрыт, в уголках полных, мясистых губ белела пена. В середине грязно-зеленого свитера темнело омерзительное пятно, в происхождении которого можно было не сомневаться. Мне хватило одной секунды, чтобы отчетливо, до каждой детали представить, как Немовля схватил левой рукой за рыжие кудри самарянина, прижал его голову к своей груди и с сильным взмахом, по самую рукоятку всадил нож в поросшее щетиной горло, как фонтаном забила из раны черная кровь, как по-звериному завыл убийца, открыв счет своим жертвам, как кинул дергающееся в конвульсиях тело на пол и, оскалив зубы в сумасшедшем экстазе, любовался агонией.
