XXVII
На вертолетной площадке их встречали. Кроме Тубола прибыли начальник ХАД Азиз и директор Джафар. Тубол позвонил им сразу же, как только летчики доложили результаты.
Вертолеты садились один за другим. Поднявшаяся пыль понеслась к встречавшим. Женщины отворачивались, опустив руки по швам, чтобы не разлетались юбки, офицеры придерживали рукой козырьки фуражек. Казалось, что все они приветствуют прибывших согласно незыблемому воинскому ритуалу. Лопасти еще вращались, а люди уже выпрыгивали из вертолетов.
Читаев привычно приземлился на расставленные в шаге ноги, чтобы второй шаг – бегом. Когда борттехник опустил стремянку, Читаев уже докладывал, приложив руку к каске. Тубол обнял его, затем подошли Азиз и Джафар, тоже обняли.
– Молодцы! Все сделали отлично. – Тубол положил руку ему на плечо. – А Хижняка вместе со специалистами сейчас же отправим в госпиталь.
Он шагнул навстречу высокому худощавому комэску в голубом комбинезоне, пожал ему руку и сказал несколько слов. Читаев не расслышал – гремели двигатели.
Тубол коротко попрощался со специалистами. А Джафар обнимал каждого, заглядывал в глаза, все хотел спросить, но не отваживался, потому что слышал, как сказал Тарусов: «Ноги моей не будет в вашем гребаном Афгане!» Он сразу понял, что имел в виду Тарусов под этой не совсем ясной для него фразой, понял больше по тону. Последним обнялся с Сапрыкиным, стараясь не прикасаться к раненой руке.
– Вернемся, обязательно вернемся, – успокоил его Сапрыкин. – Подлечимся только.
– Работа подождет! Главное – здоровье, – запричитал Джафар.
Но высокий комэск уже махал рукой. Сапрыкин поспешил к вертолету, за ним убрали внутрь трап, захлопнули дверь. …Читаев проводил взглядом вертолеты и уже хотел идти в роту, чтобы оставить там автомат, бронежилет, боеприпасы. Но тут ему на шею кто-то бросился, и он, оторопев, не сразу понял, что это Лена.
– Живой, живой, – повторяла она. – Я даже не знала, что ты летал туда. А узнала только сейчас. – Она произнесла это и радостно, и виновато.
– А тебе и не положено знать, – ответил Сергей смущенно и, отстранившись, покосился в сторону Тубола. Ему показалось, что Тубол усмехнулся, а Джафар и Азиз сделали вид, что не замечают. «Ну и черт с ними», – подумал Сергей.
– Хижняка тяжело ранили…
Лена вскрикнула и закусила губу.
– Куда?
– В спину… Вытаскивал из-под огня мальчишку, а сам получил очередь.
Лена судорожно вздохнула, глаза ее заблестели, она отвернулась, достала из кармана платок.
– Пойдем, перевяжу.
– Чего?.. А-а. – Он понял, что Лена заметила пятна крови.
В медпункте он сразу прошел к умывальнику, намылил лицо и стал усиленно оттирать его, краем глаза наблюдая в зеркало за Леной. Она тем временем достала чистое полотенце, украдкой поправила свои короткие светлые волосы. Наконец он отмылся, вытерся и вернул полотенце.
– Извини, что я так бросилась на тебя…
– Ничего страшного.
– Ну, сядь, не торопись, расскажи, как там было. Страшно?
– Наверное, страшно.
– А почему наверное?
– Потому что каждый боится по-своему. И страх меряет тоже по-своему. А страшно вообще-то всем.
– Правда, что вы были в окружении? – продолжала спрашивать Лена.
– Да, влипли, – неохотно ответил он. Вспоминать бой сейчас не хотелось.
Лена закончила обрабатывать ранку и заклеила ее пластырем. В комнату заглянул старший лейтенант в очках – медик.
– Елена Петровна, ты уже перевязала Читаева? – спросил он с порога. – Пойдем, раненые ждут. И потом еще четырех «духов» перевязать надо. Воронцов с колонной вернулся!
Лена побежала встречать раненых, а Читаев пошел в столовую, навернул большую миску борща, макароны с тушенкой, которую обычно не ел из-за крайнего пресыщения. Бой еще гремел в ушах, колотился ритмом сердца, стучал в каждой клетке, и сейчас главное было отключиться, передохнуть, дать нервам расслабиться.
Водовозов, узнав, что Хижняк тяжело ранен, переменился в лице и весь обед молчал. Читаеву тоже было не до разговоров. А потом, превозмогая нестерпимое желание упасть на кровать и уснуть, он пошел вместе со всеми в баню, которую здесь выложили из неотесанного мрамора, хорошо вымылся, но париться не стал.
В госпитале, куда Тубол и Читаев пришли вместе, сообщили, что Хижняк так и не приходил в сознание, что ранение очень тяжелое: две пули в легком, потеря крови и, что самое опасное, задет позвоночник. Молодой крепколобый хирург с коротким ежиком волос говорил без обиняков, с тем профессионализмом, который выдает сам себя: нас интересует болезнь, а до остального дела нет.
– Операцию мы сделали. Сутки еще протянет, но не более, – сказал он без интонации.
Читаеву захотелось ударить его, чтобы боль скрутила, сломала самодовольного доктора. За эти «сутки, но не более», за то, что Хижняк умирал, но был жив, а ему уже подписали приговор. «Привык здесь, что нет родственников, хотя бы рожу состроил сочувствующую».
– Что ж вы сидите тут, околачиваетесь, ждете, пока умрет? Почему в Ташкент не отправили? – взорвался Читаев.
Он чувствовал, что его начинает колотить дрожь, что назревает скандал, но уже не мог совладать с собой.
– Это ничего не даст, – сказал хирург устало, как только Читаев умолк, остановленный молчаливым жестом Тубола. – И зря вы думаете, что мы не сделали все, что в наших силах…
Потом они надели халаты и прошли в палату. Читаева поразил желто-коричневый цвет кожи Хижняка. Дышал он прерывисто, чуть слышно. У изголовья сидела медсестра – пожилая женщина в золотых очках.
– Володя, – негромко позвал Читаев.
– Он без сознания, – сказала медсестра.
Тубол постоял молча, потом сказал, что пойдет, а Читаев, если хочет, пусть останется здесь.
– Нельзя, – сказала медсестра.
– Я договорюсь с начальником.
Он действительно договорился, и Читаеву разрешили находиться в палате. Раза два или три ему казалось, что Хижняк приходит в себя. Читаев вставал, но медсестра останавливала его жестом. Она все время молчала, очевидно, по профессиональной привычке. Несколько раз заходил хирург, проверял пульс. Медсестра делала уколы. Читаев смотрел на желтое безжизненное лицо друга, представлял и не мог представить его развороченное пулями тело, сейчас туго затянутое бинтами, верил и не мог поверить до конца той страшной и нелепой мысли, что Хижняк умрет, непременно умрет. Трубка с кислородом. Капельница…
Он пришел в сознание под вечер. Медсестра чуть встрепенулась, и Читаев понял, что Владимир пришел в себя. Он вскочил и на цыпочках подошел к нему. Глаза у Хижняка были потухшими и далекими, но это был осмысленный взгляд. Читаев увидел в нем муку и боль, ему даже показалось, что Володя и хочет сказать: «Больно!»
