В отличие от взлета, посадка у самолетов не сопровождается диким ревом, и я не заметил, как тяжелый грузовой «Ил», напоминающий дельфина, коснулся колесами посадочной полосы, и только когда с тихим свистом он подкатил к стоянке, бросив гигантскую тень на грузовики, я вскочил на ноги.
Несколько офицеров из числа встречающих медленно шли к рампе, открывающейся черным зевом. Под крыльями проскочили два зеленых «УАЗа», с визгом тормознули.
Я тоже пошел к самолету, оглядываясь на рулежку, по которой к самолету подъезжали автомобили. Серебристого «Ниссана» не было.
По рампе стали спускаться люди: офицеры в камуфляже, великовозрастные солдаты с измученными пьянкой и полетом лицами, гражданские, навьюченные сумками и чемоданами. Расталкивая прилетевших, я поднялся в прохладную утробу самолета, встал с краю, чтобы не мешать.
Своеобразный запах самолета, не похожий ни на какой другой, вызвал в душе букет чувств. Вдруг мучительно захотелось нагрузить себя сумками и чемоданами, зайти поглубже в утробу «Ила», занять место на скамейке, где-нибудь поближе к иллюминатору, и через некоторое время оторваться от этой знойной земли, глянуть сверху на нее в последний раз и навеки забыть – вместе с грохотом автоматных очередей, взрывов мин, со стонами раненых и трупами, завернутыми, как леденцы, в фольгу, и думать уже только о том, что впереди, – о пронзительно-синем море, смехе чаек, визге детей на переполненных пляжах и брызгах пенящихся волн, напоминающих брызги шампанского.
Большая часть пассажиров уже вышла. Техники скидывали крепежные сети с ящиков, стоящих в середине салона, готовили к выгрузке багаж. Беспрерывно сигналя, к рампе задним ходом подъезжал грузовик, солдаты, сидящие в кузове, откинули крышку борта. Кто-то бесцеремонно кинул мне картонную упаковку. Я поймал ее и передал солдатам на грузовике. Одной упаковкой дело не закончилось, и мне, чтобы не привлекать внимание, пришлось некоторое время заниматься погрузкой. Я увлекся и не сразу заметил, как к рампе подрулил серебристый «Ниссан».
– Черт возьми! – закричал какой-то экзальтированный военный с голым торсом, когда я, поправляя на себе куртку, спрыгнул на бетон. – Все на хрен разбежались, а грузить кто будет? Мне, что ли, это больше других надо?
Я обошел грузовик, застегнулся на все пуговицы и вошел в образ только что прилетевшего пассажира, которому все здесь в новинку, и он понятия не имеет, куда идти и что делать дальше.
Дверца микроавтобуса отъехала в сторону, из него показался бритоголовый человек в солнцезащитных очках. Он сам подошел к мужчине с чемоданом, который стоял в тени крыла и озирался по сторонам. И все повторилось, как в прошлый раз: бритоголовый о чем-то спросил, мужчина достал из нагрудного кармана договор, тот просмотрел бумаги, подхватил чемодан и показал на микроавтобус.
Кажется, он больше никого не встречал. Я поторопился подойти. Играть излишнюю нервозность не было необходимости, так как я нервничал сам по себе и вполне естественно, потому как не верил в успех и вынимал из кармана поддельный договор как гранату.
– Секундочку! – крикнул я бритоголовому, который уже поднял ногу, чтобы зайти в «Ниссан» следом за мужчиной. Тот повернулся в мою сторону. – Наверное, мне к вам, – сказал я, протягивая договор.
Я понял, что человек в очках удивлен. Он не спешил взять из моих рук сложенный вчетверо лист, мельком посмотрел по сторонам, затем – снизу вверх – на меня. Я должен был что-то сказать.
– Наверное, вы меня не ждали. Я должен был вылететь через неделю, но так сложились обстоятельства…
Бритоголовый взял лист, развернул его. Я не видел его глаз и не знал, в каком месте он читает, на каком слове его взгляд остановится. Мне казалось, что он смотрит в договор слишком долго. Это только первый лист, думал я, а он получился лучше, чем второй, где стоит печать. Она-то вышла просто безобразно.
Бритоголовый не стал смотреть второй лист, поднял голову:
– В охрану? – спросил он.
Я кивнул.
Он спрятал договор в карман и показал рукой на дверь автомобиля.
– А ваши вещи?
– У меня нет вещей, – ответил я, заходя в салон и думая о том, когда меня пристрелят: по дороге или по прибытии на место.
Дверь захлопнулась. Я сел рядом с мужчиной, прилетевшим этим самолетом, и, как коллега коллеге, пожал ему руку. Бритоголовый расположился напротив, откинулся на спинку, широко расставил ноги. Как я ненавижу темные очки! Куда обращен его взгляд? Под ноги, в окно или на меня? А может быть, он уже спит?
На окнах дрожали желтые шторы. Я попытался сдвинуть в сторону одну из них, но бритоголовый коротко приказал:
– Не трогать!
Серьезный парень! Я стал смотреть вперед. Часть лобового стекла я видел между спинками кресел и некоторое время пытался запоминать дорогу, но очень быстро понял, что это совершенно бесполезное занятие. В этом светлом пятне я видел лишь серую ленту, мелькающую, как поверхность точильного камня.
Я откинулся на спинку и стал наслаждаться быстрой и бесшумной ездой. Когда я корпел над листом бумаги, рисуя по памяти логотип и печать договора, то совсем не думал о том, как буду выпутываться из той ситуации, в которую так хотел вляпаться. И вот бритоголовый клюнул на мою подделку (или сделал вид, что клюнул!), и мы мчимся черт знает куда. Я кинул себя в неизвестность, не думая о том, в какой степени рискую жизнью. Никто, кроме Анны, которой я несколько часов назад отправил короткое письмо, не будет знать, что я затеял.
– Долго ехать? – спросил я бритоголового.
– Узнаешь, – нехотя ответил он.
Мужчина, сидящий рядом со мной, был не в настроении и недружелюбно косился на меня.
– А вы не знаете, – продолжал я нести какую-то ахинею, – аванс нам выплатят сразу?
Этот вопрос я адресовал обоим, но бритоголовый вообще не отреагировал на него, а недавний пассажир самолета пожал плечами и пробормотал:
– Дай бог, чтобы вообще заплатили.
Вскоре бритоголовый повернулся к водителю и, хлопнув его по плечу, сказал:
– Останови! – Затем повернулся к нам и добавил: – Выходите!
– Разве мы уже приехали? – спросил я.
– Без разговоров! – со скрытой угрозой в голосе повторил он и положил правую руку на бедро, словно хотел показать, что готов вытащить оружие.
Мужчина схватился за свой чемодан, но бритоголовый прижал его ногой к полу.
– Это можно оставить.
Я вышел первым. Машина стояла на обочине дороги. За покрашенным известью ограждением начиналась бездна. Вокруг нас громоздились горы. Я сбросил в пропасть камешек. Мой, так сказать, коллега вышел из автомобиля лишь наполовину: голова его все еще оставалась в салоне, и он смотрел, как бритоголовый перебирает его вещи.
– Это что?
– Нож. Консервы открывать, да мало ли еще для чего…
