– А где Родион? – спросил водитель, усадив Татьяну на заднее сиденье. Он был наполнен светом самодовольства, как если бы был военным и получил очередную звезду на погоны.
Только теперь я вспомнил о своей грустной обязанности.
– Родион погиб, – ответил я и полез в машину.
Водитель долго не мог тронуться с места. Он сидел за рулем, без надобности запускал стартер и тотчас его глушил. Снова запускал и глушил. Я понимал, что творилось в его голове в это время. Он расставлял фигуры по шахматному полю усадьбы в новом порядке и никак не мог определиться с фигурой Татьяны. Еще совсем недавно она была невестой Родиона. Невеста – без пяти минут жена, вторая полунаследница, третье лицо после князя и Родиона. А теперь? Невеста без жениха – не невеста. Просто девушка, просто письмоводитель. Какое место определит ей князь?
Наконец водитель успокоился и взялся за ручку передач. Должно быть, он решил, что вел себя по отношению к девушке универсально, безошибочно для любого случая. Вежливость – она еще никому не вредила.
Бордовый «Понтиак-Трансспорт», похожий то ли на крысу, то ли на торпеду, мчался по магистрали, мягко покачиваясь на рессорах. Мы с Татьяной таяли на заднем сиденье, и казалось, что в длинном и просторном салоне, кроме нас, нет больше никого. Водитель рулил где-то впереди, почти полностью скрытый спинкой и подголовником. Наверное, раньше он был то ли автогонщиком, то ли летчиком-истребителем, и понятие быстрой езды стало для него относительным. Машина уподоблялась тяжелому управляемому снаряду.
Я рассказывал водителю о том, как прервалась связь с Родионом, как я нашел пустую палатку и обрывок веревки. Водитель цокал языком, качал головой и с любопытством поглядывал на Татьяну в зеркальце заднего вида. Татьяна молчала, не комментировала мой рассказ и не перебивала меня. Она сняла траурный платок и стала теребить красный бантик, привязанный к кончику своей косы. В конце концов она развязала его, распушила, превратила в мохнатый клубок шелковых ниток.
С ней что-то происходило. Казалось, что черный платок, в котором она собиралась маскарадничать перед водителем, вдруг заставил ее поверить в гибель Родиона. И мой рассказ – короткий и убедительный, и выражение растерянности на лице водителя, и унылый мартовский пейзаж, в котором главенствовали серые цвета, стали последними и самыми весомыми аргументами.
«Обломал я девочке надежду! – думал я, поглядывая на нее. – Что ж, надо учиться и горькие пилюли глотать. Надеялась, что все сложится само собой – раз, два, и богатый жених в кармане! Невеста наследника миллионера – это так зыбко и звеняще-хрупко, это бокал из тончайшего стекла, стоящий на краю стола. И у стола вдруг подкосились ножки…»
Мы проскочили Ржев. Татьяне стало жарко, и она сняла с себя пуховик.
– Что же теперь делать? – произнесла она и вдруг испуганно посмотрела по сторонам, словно ехала в общественном транспорте и пропустила свою остановку. – Господи, что же теперь делать?
Это был тот случай, когда утешить невозможно. Что я мог ей сказать? Не переживай, приедет в Арапово Поле еще один миллионер – выйдешь за него. Этих миллионеров в Араповом Поле скоро как собак нерезаных будет! Ведь Арапово Поле – центр мировой иммиграции, все толстосумы земли спят и видят себя гуляющими по съежившимся улочкам, огороженным замшелыми покосившимися заборами, по которым плывет неровный колокольный лязг от пьяного звонаря.
«И с чего это вдруг князь решил отдать ее замуж за Родиона? – думал я, глядя на профиль девушки. Ее открытый выпуклый лоб, чуть приподнятый кверху носик и пухлые губы почему-то хотелось вымазать в сметане, а потом слизать. – Между ними – космос. Они мыслят в разных операционных системах. Они видят мир абсолютно по-разному».
– Ты думаешь… думаешь, что надеяться уже не на что? – спросила она, мокро взглянув на меня.
Ее шерстяной свитер линял, и влажные ладони Татьяны были облеплены шерстинками. Я держал ее руку, словно заячью лапу. Первый раз за время нашего странного знакомства она говорила со мной нормально, без злой иронии.
– А что изменить? – пожал я плечами. – Все сроки вышли. Человек не может выдержать на такой высоте больше трех дней. Даже если у него будет достаточно кислорода и еды.
– Ты говоришь правду?
– Я не хочу давать тебе пустых надежд.
– А как он умер? – спросил водитель, глядя на нас в зеркало. – Замерз?
«Если бы я дал из Катманду телеграмму, – подумал я, глядя на синие щеки водителя и его оттопыренные уши, – то не надо было бы сейчас произносить это гадкое слово».
– Нет, не замерз, – ответил я. – Его убили.
Татьяне стало плохо. Машину пришлось остановить.
Глава 14
ЕДИНСТВЕННЫЙ НАСЛЕДНИК
Князь, глядя из-под седых бровей на карандаш, который без устали крутил в пальцах, сидел в деревянном кресле за столом. На зеленом сукне стояли письменный прибор с промокашкой-неваляшкой, стакан с чаем в серебряном подстаканнике и раритетный томик Баратынского в черном переплете с золотым тиснением. И старик, и его кабинет с отполированной руками и годами мебелью напоминали экспонаты музея.
Большие напольные часы размахивали тяжелым маятником. Где-то в его недрах цокали молоточки. Мы молчали. Князь приказал собраться в своем кабинете всем своим служащим. Первой вошла Татьяна и села на обшитый кожей диван. В черном большом платке, из-под которого выглядывала косичка, она была похожа на летучую мышь с якорным канатом на шее. Я стоял лицом к книжным полкам, рассматривая измочаленные корешки, на которых едва можно было разобрать имена авторов. Между книгами и стеклом выстроился длинный ряд фигурок из кости, дерева, железа. Малахитовый Будда с животиком, похожим на арбуз, которого я привез князю из Катманду, возглавлял строй, словно был назначен командиром над остальными фигурками.
Скрипнув половицами, в кабинет вошел водитель и, зачем-то пригибаясь, словно это был кинозал и уже шел фильм, на цыпочках прошел в угол и встал между глазурованной печью и диваном. Следом за ним, бережно сдвинув дверные шторы, вошел грузный, краснолицый конюх в светлых шароварах, рубашке навыпуск и калошах на босу ногу. Потом тенью обозначила присутствие молодая глухонемая садовница в телогрейке и белом платке. Она встала в дверях, то ли стыдясь своего вида, то ли боясь наследить на паркете выпачканными в черноземе резиновыми сапогами. Кабинет не мог вместить всех строителей, дворников и прислугу, и последними зашли выжлятник
[12]
со своей женой-поварихой. Полная, как положено по должности, женщина тотчас всхлипнула и прижала платок к красным глазам.
– Цыть! – немедля оборвал ее Орлов высоким, почти женским голосом и стукнул карандашом по столу. – Рано пока!
Снова стало тихо. Было слышно, как шлепают по маленькой наковальне часовые молоточки. Я оперся спиной об оконный наличник и скрестил на груди руки. Орлов, ссутулив угловатые плечи и склонив белоснежную голову, смотрел прямо перед собой выцветшими голубыми глазами. Его массивный, чуть сгорбленный нос придавал лицу хищное выражение. Тонкие губы были плотно сжаты. Смятые высокие залысины покрывали морщины. Он нервным движением расстегнул верхнюю пуговицу красной атласной косоворотки и очень тихо, заставляя присутствующих затаить дыхание и напрячь слух, произнес:
