– Сходи разберись! – со слабым нетерпением произнес Родион, не отрывая щеки от кулака, на котором дремал.
Водитель послушался и, на всякий случай прихватив монтировку, вышел из машины. Я последовал за ним – очень хотелось размять ноги.
– Чего встал? Дай проехать! – медленно приближаясь к грузовику, крикнул водитель, но уже не столь агрессивно – вне «Понтиака» он чувствовал себя беззащитным.
– Ремонт, – нехотя ответил парень и сплюнул под ноги.
– Где ж ремонт, если на мосту никого?
– Сказано тебе – ремонт, – повторил парень.
– Ты что ж, навозом мостить будешь? – уже почти миролюбиво, с долей шутки спросил водитель, совсем близко подойдя к грузовику.
Вопрос остался без ответа. Я прошел вдоль перил, посмотрел вычищенное свежим ветром голубое небо, на шумную реку, на противоположный берег, где без труда заметил укрывшуюся за кустами милицейскую машину и плавающие вокруг нее фуражки.
Я вернулся к «Понтиаку» и, не обращаясь ни к кому конкретно, сказал:
– Пошли пешком. Нас встречают…
– Хлеб да соль? – уверенно предположил Родион.
«Сейчас Мухин преподнесет тебе хлеб да соль», – подумал я, удивляясь самому себе: в моей голове начали путаться Родион и герой, которого он играл. В отношении кого, черт возьми, я злорадствовал?
Спокойным, но достаточно быстрым шагом я шел по мосту, демонстрируя свое искреннее нежелание идти рядом с Татьяной. «Могла бы вести себя более сдержанно, – думал я. – Глаз оторвать от него не может! Нашла Иисуса!»
Не знаю, кто станет моей женой, но то, что это будет не актриса, – знаю твердо.
Едва я сошел с моста и свернул к бывшей лодочной станции, как из кустов вышел милиционер и взмахнул полосатым жезлом, словно я был автомобилем.
– Секундочку, гражданин!
Я не стал задавать никаких вопросов и сразу направился к стоящей на обочине легковушке с синей «мигалкой» на крыше. Дверь открылась, и навстречу мне вышел Мухин – в длинном сером плаще с поднятым воротником и кожаной кепке, надежно прикрывающей недостаток растительности на голове. На рукавах аспидно поблескивали черные пуговицы с серебристым вензелем «Г».
– Встретил? – протягивая мне костлявую руку, спросил следователь об очевидном и, с жаждой глядя на мост, по которому шли Родион с Татьяной, начал нервно кидаться словами: – Я читал твое интервью. Погорячился. Я ж тебе говорил: не гони, напиши все обстоятельно… А девушка эта кто?.. Так, все по своим местам! – скомандовал он двум сержантам, которые бродили вокруг меня, и снова мне: – Не суетись, понял, да? Все будет чики-чики! Если у него рыльце в пушку, то здесь же, в реке, мы его и умоем! Иди куда-нибудь подальше!
Зная, что следователь вовсе не нуждается в моих ответах, я молча отошел от машины и встал под ветвями ивы – гибкими, влажными, уже готовыми от грядущего тепла выдавить из себя клейкие листья. Мухин топтался по влажному песку, будто не мог решить, пойти ли ему навстречу Родиону или дождаться, когда тот сам подойдет.
– Значит, настаиваешь на своем? – Пританцовывая, следователь снова приблизился ко мне. – Не отказываешься от своих слов, да? Если ошибся – шишки полетят в твою голову, понял?.. Сам-то как? Ты ж вблизи его рассматривал – похож, не похож?
– Не похож, – ответил я. – Это не Орлов.
– Ладно, разберемся. Все будет чики-чики… Кстати, а ты еще ничего не знаешь?
– А о чем я должен знать? – пожал я плечами.
– В усадьбе, значит, еще не был?.. Ага, ну узнаешь, узнаешь! Не совсем приятная штуковина… Не стой, сбегай за бутылкой, что ли…
Родион нес только маленький, «штурмовой», рюкзачок. Остальные вещи он оставил в «Понтиаке». Татьяна, одетая не для прогулки по улицам Арапова Поля, смотрела под ноги и старательно обходила лужи. Из засады на них выскочил милиционер и так же, жезлом, припарковал обоих к обочине. Мухин сунул руки в карманы плаща, и они ушли туда по локти. Он что-то пробормотал, откашлялся и не совсем уверенной походкой направился к Родиону.
Милиционер, козырнув, потребовал у Родиона и Татьяны документы. Пока Родион копался в рюкзаке, а Татьяна в сумочке, подошел Мухин. Следователь так пристально и неприкрыто изучал лицо Родиона, что тот начал комплексовать, невольно вытирая нос и приглаживая бороду. Наконец Мухин получил паспорта. Личность Татьяны его интересовала мало, следователь лишь взглянул на страничку, где было указано семейное положение девушки, и тотчас вернул документ. Паспорт Родиона он изучал долго и внимательно, словно его страницы были покрыты мелким и убористым текстом, причем на английском, и следователю приходилось его переводить.
Родион заскучал и стал набивать трубку табаком. Мухин уже совершенно откровенно сличал фото в паспорте с лицом Родиона, наклонял голову из стороны в сторону, меняя угол наблюдения, и было заметно, что ни к какому однозначному выводу он прийти не может. Двухнедельная небритость делала Родиона непохожим на фото в паспорте, и все же резких различий не было, потому как их просто не могло быть.
Я зрительно мерил расстояние от милицейской машины до конца подъема, который заканчивался у мебельной фабрики. Эта часть дороги просматривалась достаточно отчетливо. Значит, вставить Родиону кулак между ребер, отблагодарить за стерильную чистоту в палатке высотного лагеря и в двух словах договориться о дальнейших действиях, не опасаясь, что нас заметят, я мог только на отрезке между фабрикой и конечной остановкой автобуса.
Родион, окутывая себя клубами дыма, терпеливо ждал, пока следователь удовлетворит свое любопытство. Из-за плеча Мухина на паспорт пялился сержант. Две пары глаз искали подвоха, какой-нибудь зацепки, но документ Родиона был безупречен.
– Что ж, – произнес Мухин, возвращая паспорт Родиону. – Поздравляю вас с благополучным возвращением.
Родион, кивая, выбил трубку о ствол дерева, взял паспорт и взвалил на себя рюкзак. Проходя мимо меня, он покачал головой и громко сказал:
– Ну, что пригорюнился? Ничего не получилось? А ведь я тебя предупреждал!
И он нахально закинул руку на плечо Татьяне. Мне ничего не оставалось, как последовать за ними, предвкушая, с каким удовольствием я всажу кулак под Родионовы ребра. Но сделать это, как и поговорить, мне не удалось. Едва мы начали подниматься по улице вверх, как с нами стали происходить странные вещи.
Сначала из калитки какая-то безликая, но энергичная хозяйка выплеснула ведро с помоями, и комбез Родиона ниже колен оказался выпачкан в чем-то буром. Машинально извинившись перед женщиной, Родион остановился и рассеянно посмотрел сначала на свои ноги, а потом на захлопнувшуюся дверь калитки.
– Чтоб ты сдох, шулер проклятый! – донесся до нас злой женский голос.
Родион, не ожидавший такого откровенного проявления чувств, мельком оглянулся, с укором взглянул на меня и покачал головой, словно хотел сказать: посмотри, что твое интервью сделало! Но я даже плечами пожать в свое оправдание не успел. Мы становились центром всеобщего внимания. Из-за заборов, калиток, живых оград одна за другой появлялись молчаливые головы старух, мужчин и молодых баб. Немые, неподвижные, они пристально смотрели на Родиона, сопровождая его тяжелыми взглядами.
