Когда в таком вот благодушном настроении Фоменко подходил к своему кабинету — усталый, но довольный, в пыльном камуфляже, гроза криминала, отец личному составу, — тут как раз и возник молодой сержант с собачьей преданностью в глазах.
— Товарищ полковник, все, как вы сказали… — сержант вытянулся словно на параде.
— А что я сказал?
— Ну вот насчёт этих баб… В смысле, женщин.
— Что там ещё за бабы? — Он всё ещё не понимал, он был слишком доволен собой после шоу с героином.
— Ну эти, как их там, Беловы.
— Какие Беловы? — полковник замер и посмотрел на сержанта как удав на кролика.
— Эти… Эти самке… Мать и дочь… Как вы сказали, — добавил сержант спасительную фразу.
— Кто сказал? Кому сказал?
— Вы позвонили и велели произвести задержание. Обоих. То есть обеих. В смысле, двух.
— Я позвонил? — переспросил полковник. Сержант кивнул. — И я приказал задержать мать и сестру Белова?
— Точно так, — сказал сержант.
— И ты их задержал?
— Точно так.
— Молодец, — сказал Фоменко. — Это ты молодец.
В течение нескольких секунд он находился в состоянии полной прострации, когда поток пугающих мыслей моментально вымыл из головы все, за исключением одного очень простого воспоминания — Фоменко никому и никогда не приказывал задерживать сестру и мать Алексея Белова.
Если Фоменко о чём и жалел — так о том, что тогда, после мордобоя возле университета, он не уделил больше внимания задержанному Алексею Белову. Не посмотрел ему в глаза, не увидел в нём нечто большее, чем тупую жестокость и злость. Если бы Фоменко потратил тогда эти секунды, то, вероятно, он бы увидел в глазах Белова не только злость (а это само собой присутствовало), но также увидел бы и уверенность в своей правоте, упорство и решимость стоять на своём до конца.
Фоменко не увидел этого тогда, но последующие события показали ему, что именно можно было прочитать в глазах Белова.
А зная это, Фоменко знал и другое — чего нельзя делать ни в коем случае, так это трогать сестру и мать Алексея. Сделать такое значило подкрасться к питбулю, пнуть его что есть силы и повернуться спиной, надеясь, что собачка сдохнет с перепугу.
Фоменко быстро вошёл в кабинет и потянулся к телефону, чтобы все исправить, все изменить, но телефон зазвонил сам собой, не дожидаясь полковника. Фоменко раздражённо схватил трубку, чтобы быстро оборвать явно пустяковый разговор — все разговоры сейчас были пустяковыми, кроме разговора о Белове, но осёкся, едва услышав голос.
— Ваша проблема все ещё бегает, — сказала трубка. — А вы всё сильнее нервничаете.
— Допустим, — сказал полковник после секундного колебания. — Позвоните мне сюда же после восьми вечера.
— Я-то позвоню, — усмехнулся человек на другом конце провода. — Только вам не кажется, что после восьми вечера может быть поздно?
— Как это?
— А вот увидите.
Долгие гудки в трубке.
Глава 6
Бондарев: плёвое дело
1
В этот вечер Бондарев не без успеха прикидывался утончённым аристократом непонятно каких кровей, а истинному аристократу не пристало замечать промахи других. Поэтому, когда за его спиной что-то металлическое громыхнуло на цементный пол, Бондарев не обернулся, не вздрогнул и не поинтересовался у своих новых знакомых, что это там за шум. Он и сам знал, что загремел выпавший из штанов «ТТ». Рыжий обормот в спортивных штанах всё-таки не справился с заткнутым за пояс оружием.
Бондарев выждал положенное количество секунд, чтобы рыжий подобрал ствол и снова сунул в штаны, а потом повернулся.
— Так что вы мне тут хотели показать, ребята?
Четверо переглянулись. С одной стороны, лицо Бондарева светилось стопроцентной доверчивостью полного идиота, с другой стороны, они не верили, что такие идиоты ещё водятся в природе.
— Щас покажем, — сказал один из четверых. — Уже пришли. Ну, почти пришли.
— Ладно, — сказал Бондарев, чуть ослабляя узел галстука. И тут у рыжего снова вывалился из штанов ствол.
— Епрст, — с досадой сказал рыжий.
— У вас упало, — вежливо произнёс Бондарев, будто бы имел дело с дамой на светском рауте.
— Молчи, пидор! — Терпение рыжего лопнуло, он поднял ствол и угрожающе ткнул им в направлении Бондарева. Остальные трое тоже с явным облегчением перестали прикидываться солидными коммерсантами и плотоядно уставились на жертву. То есть это они так думали — на жертву.
— Пидор? Я? Да ни разу, ребята, — обиделся Бондарев. — Честное слово.
— Да имел я твоё слово, — рявкнул рыжий, ухватив пистолет обеими руками для пущей верности. — Выкладывай своё бабло!
Его коллеги обступили Бондарева с боков, видимо, желая помочь ему в выкладывании упомянутого бабла.
— А как же наша сделка? — недоумевал Бондарев. — Я же ещё не видел вашего товара, а вы уже «бабло», «бабло»…
— Ты видел товар, — сказал серьёзный молодой человек в чёрной рубашке, похожий на работника похоронной конторы. — Вот он.
Оказывается, под товаром подразумевался все тот же многострадальный «ТТ», смотревший Бондареву в подбородок.
— И сколько вы за него хотите?
— Всё, что у тебя есть.
— Это несерьёзно, — вздохнул Бондарев. — Мне сказали, что вы серьёзные коммерсанты, что с вами можно иметь дело…
Сказал ему об этом Директор. Было это часов пять назад.
— Подыграй в одном дельце, — сказал Директор. — Успеешь на свой поезд, не переживай. Плёвое дело.
Бондарев согласился. С этого момента прошло пять часов, и на поезд он опоздал.
Тот, что слева, щёлкнул выкидным лезвием ножа — и Бондарев не на шутку испугался за судьбу своего совсем не дешёвого костюма.
Плёвое дело.
2
Директор обманул Бондарева самым жестоким образом — предложил подъехать, чтобы забрать деньги на командировку, а вместо этого усадил писать отчёт об итальянских событиях. Это был негромкий, но очень ясный сигнал — дело обсуждают на самом верху.
Бондарев нехотя тыкал двумя пальцами в клавиатуру, удивляясь тупости и скуке того текста, который рождался на экране монитора. Он писал отчёт, в котором не упоминалось ни одной фамилии людей Конторы, а деятели противной стороны обозначались заглавными буквами. Не было ни одного географического названия и ни одной даты. И что особенно приятно — в конце данного документа Бондареву не требовалось ставить свою подпись. Контора тем и была хороша, что здесь практически не приходилось иметь дело с бумагами — ни приказов, ни ведомостей, ни рапортов. То есть вполне возможно, что где-то в недрах Конторы существовали тонны папок с бумагами, миллионы дискет и тысячи дисков, набитых всевозможной информацией, но Бондарев с этим не сталкивался и был по этому поводу очень счастлив. Если же иногда его просили родить пару строчек, то это значило — Директора побеспокоили с самого верха, с Чердака. Бондарев писал свои строчки, сдавал Директору, тот молча кивал, и Бондарева, как правило, больше по этому вопросу не беспокоили.
