Алексей развернулся и последовал за напарником.
2
В нескольких пустых комнатах были расставлены стулья и столы, похожие на что угодно, только не на предметы мебели. Куски яркого цветного стекла, пластика и металла, соединенные в странного вида композиции, привлекли мало посетителей.
Смотрительница выставки мирно дремала, прижав к груди книгу для отзывов, так что место было вполне подходящим для разговора двух интеллигентных людей о современном дизайне мебели. Ну если не о дизайне, то о чем-нибудь столь же странном, запутанном и загадочном.
— Что от тебя хотел этот обормот? — негромко спросил Бондарев, разглядывая прозрачный стул с розовыми прожилками внутри.
— Он стал спрашивать, кого я ищу.
— А ты так меня искал, что было слышно на всю гостиницу?
— Я вообще слова не сказал, зашел в холл, постоял и вышел. А он — следом.
— Значит, у тебя на морде было написано, что ты кого-то ищешь.
— А этот тип... Ну, который со жвачкой... Он в гостинице работает?
— По крайней мере, я его там видел. Странный тип, — Бондарев задумался, а потом встряхнул головой, отбрасывая посторонние мысли. — Ну так что у тебя там за идеи?
Алексей стал рассказывать, и в процессе рассказа собственные мысли показались ему не такими уж и умными, не такими уж и замечательными.
Бондарев своего отношения к этим мыслям не обнародовал, по-прежнему рассматривая стул, растопыривший прозрачные ножки.
— Про школу я тоже подумал, — проговорил он некоторое время спустя. — Попробую достать списки учеников за девяносто второй год. А насчет милиционера, который вдруг туда заявился... Я вот что думаю. Молодая женщина с ребенком, то ли мать-одиночка, то ли это были сестры. Но мужчин в семье не было. Малик их не заметил. Может, милиционер закидывал удочки?
— Но тогда он должен был знать, что она в это время суток работает, и он ее не застанет дома. К кому же он тогда пришел, к этой старухе или к десятилетней девочке?
— Не знаю.
— А что в ЗАГСе?
— В ЗАГСе... — Бондарев фыркнул. — Женский коллектив окружил меня теплом и лаской. Работать совершенно невозможно. Тем не менее... Мы установили, что в 1980 — 1983 годах в Волчанске родились одиннадцать Марий или Марин Великановых. Сейчас их в городе проживает только четверо. Семь либо уехали, либо умерли. В ЗАГСе зафиксированы смерти троих. Одна утонула в 1990-м, другая умерла от воспаления легких в девяносто девятом, третья...
Алексей заинтересованно посмотрел на замолчавшего Бондарева.
— Третья?
— Третья погибла от несчастного случая в январе девяносто второго года.
— Черт!
— Что значит твое «черт»?
— То есть Малик соврал, он на самом деле убил девочку!
— Видишь ли, есть некоторая разница между убийством и несчастным случаем. Там написано, что причина смерти — несчастный случай.
— Это уже детали, — махнул рукой Алексей. — Слова... Марина Великанова, январь девяносто второго года, смерть — все сходится!
— Сходится. Только я думаю, что если бы Малик ослушался Химика и прирезал девчонку... Судьба Малика сложилась бы немного иначе. Малик все время подчеркивал, что боялся Химика, и я с трудом представляю, что он нарушил его приказ. В любом случае...
— Что?
— Надо выяснить все обстоятельства этого несчастного случая. Мне придется лезть в милицейские архивы, хотя мне этого делать очень не хочется, а ты найди родных всех трех умерших и поспрашивай, поспрашивай...
— Я все еще следователь из Питера?
Бондарев скептически осмотрел его с головы до ног и пробурчал, что Белов скорее следователь из города, где уже много лет в правоохранительных органах сохраняется острая нехватка кадров.
— Ты бы очки, что ли, надел или портфель завел для солидности... Тоже мне, следователь...
— Может, я лучше буду журналистом?
— Побьют тебя. Как только начнешь расспрашивать, как именно умерла бабушка Марины Великановой, не от многочисленных ли ножевых ранений — тут тебя и побьют, и выгонят. Следователя все-таки не тронут.
— Значит, буду следователем.
— А что-то это ты разулыбался?
— Ну как же — мы же ее почти нашли, Великанову... Она, правда, мертвая с девяносто второго года, это плохо, но мы ее нашли — это хорошо.
Бондарев некоторое время молчал под впечатлением логики напарника, но потом все же испортил ему настроение:
— Это еще бабушка надвое сказала, что... Ну что опять смешного?
— Про бабушку.
Бондарев хотел произнести что-нибудь гневное в адрес циничного молодого поколения, но сдержался и продолжил:
— Еще неизвестно, та это Великанова или нет. Потом, я же тебе говорю, было одиннадцать, живых четверо, умерло трое. А где еще четверо? Скорее всего — уехали. Искать, куда они уехали, это такой геморрой, какой тебе и не снился...
— Мне вообще геморрой не снится.
— Скоро будет. А еще у тебя же одна Великанова не отработана...
— Которая?
— Да которая в Польшу уехала, голова твоя дырявая!
— Я и забыл про нее...
— Я тебе забуду!
Последняя фраза было произнесена столь выразительно и громко, что смотрительница выставки вздрогнула и проснулась. К счастью, все было в порядке, залы были почти пусты, только лишь двое мужчин с видом знатоков рассматривали стул из прозрачного розового материала.
3
На следующий день Бондарев отправился в Главное управление внутренних дел по Волчанску. Его там ждали, потому что Аристарх Дворников по своим каналам провел солидную подготовительную работу.
Бондарева встречали в пресс-службе ГУВД как московского писателя, прибывшего для сбора материала к роману о серийном убийце. По утверждению Бондарева, серийный убийца действовал в Волчанске в начале девяностых годов.
Его выслушали с интересом и уважением, только одна серьезного вида девушка с погонами старшего лейтенанта спросила, какие еще книги написал Бондарев.
Бондарев поблагодарил за вопрос и сообщил, что он работает под псевдонимом и по условиям контракта с издательством не имеет права этот псевдоним раскрывать. Вот когда роман будет закончен, тогда он, так и быть, вышлет на адрес пресс-службы пару экземпляров с дарственной надписью. Девушку расплывчатый ответ не слишком устроил, но рекомендательные письма на бланках МВД перевешивали все ответы Бондарева.
На том и договорились, пообещав оказывать московскому автору всевозможную помощь. Бондарев хотел, чтобы его запустили в архив и оставили в покое, но по доброте душевной милицейское начальство еще навязало ему сопровождающего — подсушенного временем майора, который мрачно следил, чтобы Бондарев аккуратно обращался с архивными материалами.
