К концу пятого дня Бондарева охватило тихое отчаяние. Он делал все, что мог, но у него ничего не получалось. Точнее, все его достижения ни на шаг не приблизили его к Марине Великановой, живой или мертвой. Одиннадцать тезок проживали в Волчанске в девяносто втором году. Трое, как выяснил Белов в первые же дни, не имели отношения к истории Малика. Смерти еще троих были зафиксированы в ЗАГСе, одна из них датировалась январем девяносто второго года и классифицировалась как несчастный случай. Обстоятельства этого несчастного случая Бондарев тщетно пытался отыскать в архиве, но вместо этого обнаружил еще одну, не значившуюся в ЗАГСе, покойную Великанову из своего списка — две тысячи второй год, убита мужем в ходе пьяной ссоры. Бондарев выписал адрес, но сильно сомневался, найдется ли теперь по этому адресу кто-то, способный прояснить обстоятельства жизни убитой.
Итак, к концу пятого дня он находился примерно в той же точке поиска, что в момент прибытия поезда на городской вокзал. То есть в самом его начале.
В гостинице его ждало еще одно развлечение — кипа отксерокопированных бумаг из отдела образования. Дворников свою работу сделал быстро и просил обращаться еще. Бондарев насторожился было такой прытью, но потом вспомнил слова Дюка. Тот объяснял, почему он решил завербовать Дворникова:
— Когда я ему только еще намекнул — у него глаза загорелись. Ему это нравится, честное слово. Он от этого кайф ловит.
Если учесть, что Дворников также ловил кайф от общепитовских пельменей, то пристрастия бизнесмена с дворянскими корнями выглядели странновато. Но раз эта кошка ловила мышей, то ее причуды не имели значения.
Досидев до восьми вечера, Бондарев вытащил свое усталое тело из-за стола и попрощался с майором, который, казалось, при движениях скрипел в той же тональности, что и стеллажи. В течение дня майор пропадал где-то в глубине архива и появлялся лишь затем, чтобы предложить Бондареву перекурить или же в очередной раз произнести сакраментальное: «Гори оно все здесь синим пламенем». К чести майора, каждый раз произносил он эту фразу с душой.
Выйдя на улицу, Бондарев обнаружил, что попал в краткий перерыв между закончившимся и еще не начавшимся дождем. В гигантских лужах плавали мутные отражения фонарей, в небе ветер гонял лоскуты облаков, одно темнее другого, и все это было одним большим намеком, что любому здравомыслящему человеку надо бежать домой, чтобы там плотно поесть, выпить чего-нибудь горячего, задернуть шторы, залезть под одеяло с книгой или телевизионным пультом, а потом торжествующе-сатанински засмеяться в адрес атмосферных явлений, оставшихся снаружи. Но все надлежало делать именно в таком порядке. Потому что, если сначала издать сатанинский хохот, а только потом бежать домой, то кто его знает, что придет в голову атмосферным явлениям. Не то чтобы Бондарев верил во всякие сверхъестественные силы, но раз там, наверху, имелась молния, то кто-то рано или поздно мог прибрать ее к рукам и лупить не куда попало, а по строго определенным целям. Дюк в ответ на это рассуждение отвечал, что примерно так же рассуждали американцы, начиная войну с Саддамом, — раз уж есть на свете Саддам, то рано или поздно он приберет к рукам ядерное оружие. Бондарев, только что вернувшийся тогда из Ирака, хотел было обидеться за такое сравнение, но не успел, потому что...
Потому что все это уже не имело никакого значения. Дюку в его нынешнем положении можно было только посочувствовать, однако у Бондарева опция «сочувствие» в отношении Дюка была отключена. Ты видишь грабли, наступаешь на них, получаешь по лбу — кому тут сочувствовать? В случае с Дюком все было даже немного хуже. Насколько хуже — решить должен был Директор. И, судя по последним событиям, Директор наконец решил.
2
В гостиничном номере Бондарева имелись и шторы, и одеяло, и телевизионный пульт (единственной книгой в номере был телефонный справочник объемом с кирпич, Бондарев начал было его читать, но быстро потерял нить сюжета). Там также был телефон, с помощью которого можно заказать еду и напитки, и даже специальную девушку, чтобы согреть постель и помассировать спину (а дальше как пойдет)...
Но в гостиничном номере также лежала кипа бумаг, добытых Дворниковым, и Бондареву почему-то очень не хотелось оказаться в одном номере с этими бумагами. У него было предчувствие, что именно бумаги займут его время в остаток вечера и часть ночи — и до милых девушек, массирующих спину, дело так и не дойдет.
Потому Бондарев избрал хитрую тактику обходного маневра и поехал сначала в «Юбилейную» к Белову. Так сказать, инспекционная поездка.
Белов с порога стал что-то докладывать, но Бондарев отмахнулся, рухнул в кресло и стал звонить в гостиничный ресторан, чтобы ему немедленно компенсировали мерзкую погоду за окном, погубленные в архиве часы, одеревеневшие ягодицы (которые ощущались Бондаревым как прибитый пониже спины кусок фанеры) и прочие невзгоды...
В ресторане пообещали сделать все, что в их силах, и Бондарев закрыл глаза в предвкушении. И еще он чувствовал себя в безопасности, потому что в этом номере под кроватью его не подстерегала кипа бумаг из отдела образования.
— Я отработал трех Великановых, — осторожно начал со второй попытки Алексей.
— М-м-м-м, — ответил Бондарев. Одно он знал точно — по окончании этого дела у него останется стойкая аллергия на фамилию Великанова. Он закрыл глаза.
— Тех троих Великановых, которые умерли и о смерти которых есть информация в ЗАГСе.
— Мг-мм.
— Информация, которую вы нашли.
— Уг-мм.
— Я сразу скажу, что все три случая мимо.
Бондарев поморщился. Он не надеялся, что парень нароет долгожданный след или что тот несчастный случай окажется закамуфлированным убийством... Но все же было обидно.
— Все три? — спросил он, не открывая глаз.
— Ага.
— И тот несчастный случай в январе девяносто второго года?
— Ага.
— Про который ты думал, что это наш случай и есть?
— Да.
— Черт.
— Мне очень жаль.
— А мне-то как жаль... Я просто в трауре, — процедил сквозь зубы Бондарев и включил телевизор.
Траур был снят после мяса с грибами и двух чашек кофе. Бондарев не без удовольствия вытянул ноги и с чувством собственного превосходства бросил взгляд на экран, где суетливо бегали футболисты — эти ребята, похоже, еще меньше понимали, что делают, и были гораздо дальше от достижения цели, чем сам Бондарев.
— Ну что, — сказал он, чуть повеселев от созерцания игры. — Продолжим наши забавы... Итак, было их одиннадцать. Трое живы — и все трое ни при чем. Трое мертвы — и все трое ни при чем. Еще одну я сегодня нашел в архиве, убита мужем пару лет назад. Надо бы найти ее родственников, поспрашивать...
— Понял.
— То есть шестерых мы вычеркиваем совсем, одна под вопросом. Остается четыре, которые непонятно где...
