А еще он вспомнил, как слепой тогда остановился возле Мезенцева и как будто хотел ему что-то сказать, но потом все же проследовал дальше.
Мезенцеву вдруг снова почудился порыв холодного воздуха, но он отнес это на счет нервного ожидания. И тогда рыжий парень остановился. Остановился и повернул голову в сторону Мезенцева.
Мезенцев не видел его зрачков за стеклами, более того, он знал, что рыжий слеп, но тем не менее ощущение было, как от направленного прямо в лицо Мезенцева пронзительного взора. Желудок Мезенцева испуганно сжался и прилип к ребрам.
Секунду спустя рыжий отвернулся и снова зашагал к Левану, но и секунды было достаточно, чтобы Мезенцева замутило. У него появилось ощущение дежа-вю — все это уже было, тогда в Дагомысе. Возможно, если он обернется, то увидит тела Генерала и Инги? По позвоночнику пробежал холодок, а потом в виски ударил жар. Отсутствующим взглядом Мезенцев наблюдал, как рыжий Миша сел позади Левана и что-то зашептал ему в ухо. Леван слушал, поглядывая в сторону Мезенцева. Жора Маятник что-то писал на листке бумаги. Гриб смотрел ему через плечо. Жар сжимал виски Мезенцеву, и он не выдержал:
— Коля... Мне надо выйти...
— Чего? — удивился Коля.
— Выйти, понимаешь? Хреново мне, понимаешь?
Коля растерянно смотрит на Левана, но тот завороженно слушал шепот рыжего Миши. Маятнику вообще нет дела до Мезенцева, он что-то считал столбиком, а Гриб проверял на калькуляторе.
— Прямо и налево, — процедил сквозь зубы Коля, принимая решение. — И быстро, быстро...
Мезенцев — как ему кажется — стремительно и бесшумно выскользнул из комнаты, но на самом деле он едва успел дойти до двери, как в спину ему ударил возглас Левана:
— Стоять!
Мезенцев замер, тем более что вездесущий Коля схватил его за плечо.
Мезенцев обернулся и увидел, что Леван почему-то привстал. Жора Маятник с раскрытым ртом глядел на них обоих, не понимая происходящего. Позади Левана рыжеволосый Миша дрожал от возбуждения. Он был бледен и, кажется, вот-вот упадет в обморок.
— Так это ты?! — спросил изумленный Леван. — На самом деле — это ты?!
Мезенцев понял вопрос без пояснений. Преодолевая подступающий ужас, он виновато развел руками, как бы извинясь за то, что сделал.
И за то, что должен будет сделать сейчас.
3
Мезенцев сбросил с плеча руку Коли и выдернул у того из наплечной кобуры пистолет.
Коля зверски скривил лицо и получил первую пулю — не за гримасу, а за то, что стоял ближе всех.
Потом Мезенцев стрелял в пять других бледных пятен, являвшихся человеческими лицами, но по-настоящему старался он попасть только в одно — в бледное слепое лицо рыжеволосого юродивого.
Единственного человека во вселенной, который знал всю правду про Мезенцева. Ту правду, которую и сам Мезенцев предпочел бы забыть.
Поэтому Мезенцев стрелял, пока не кончатся патроны в обойме.
Досадное недоразумение. Все это не более чем досадное недоразумение.
Глава 31
Настя Мироненко
1
Миллионы светящихся точек медленно сливаются в большие пятна, а те приобретают внятные очертания, и в результате перед глазами в очередной раз возникает то, что Настя совершенно не желает видеть, но тем не менее видит снова и снова...
Картинка окончательно прояснилась, словно мозговой видеомагнитофон наконец произвел автотрекинг вставленной кассеты. И Настя видит...
...Незнакомец вытер лезвие ножа о кухонную тряпку и не очень уверенно произнес:
— Ну вот. Ну вот теперь уже не надо спрашивать — бабушка, как здоровье?
Девочка, так и не успевшая снять шубу, а лишь расстегнувшая верхнюю пуговицу и развязавшая тесемки вязаной шапки, дрожала мелкой дрожью и ничего не отвечала. Ее остановившийся взгляд был неотрывно нацелен на вытянутую в направлении пола бабушкину руку. По пальцам медленно стекала темная кровь, она чуть задерживалась на желтых старушечьих ногтях, а потом отрывалась от поверхности кожи и падала на пол.
— Ничего не хочешь мне сказать? — Незнакомец задумчиво вертел в руках кухонный нож, а потом резким движением швырнул его в раковину. — Ничего? И ничего не хочешь сделать? Нет? Так и будешь сидеть?
Он приблизился к девочке вплотную — большой темный человек с чужим запахом и сильными руками. Потом зашел ей за спину и положил ладони на плечи. Его ладони — широкие и тяжелые. Сцепленные вместе, они составляют надежный ошейник, сомкнувшийся вокруг детской шеи.
— Молчишь. Ничего не говоришь. И ничего не делаешь. Хорошо. Я подожду. Раз такое дело, я подожду.
Очередная темная капля ударила в пол. Пальцы на плечах девочки зашевелились — незнакомец размял их, словно он пианист, а тонкие детские кости — клавиатура, предназначенная для исполнения некоего произведения.
Некоторое время они были неподвижны — девочка и мужчина за ее спиной. Неподвижны, словно памятник.
А затем тьма окутала их. Как всегда. Как всегда.
И, как всегда, после этого сна Настя проснулась с подступившей к горлу тошнотой. Тошнота была реальна и понятна. Сон был нереален и непонятен. Однако почему-то он приходил в ее сны снова и снова.
Это была еще одна печальная нелепость — одна из многих в ее жизни.
2
Настя знала, что это всего лишь сон. Сон, который навещал ее с невыносимой регулярностью, словно имел на это право.
Но в этом сне не было никакого смысла, там был просто кошмарный сюжет, позаимствованный из телевизионной криминальной хроники или из плохого фильма ужасов. Настя не понимала, за что ей такое наказание, за что ее изводят этим набором страшных картинок...
Она поняла бы кошмар с участием Димки, живого или мертвого. Она бы приняла это как заслуженное наказание ночным ужасом. Здесь у нее не возникло бы вопросов. В конце концов, она никогда не была пай-девочкой. Она знала про себя достаточно таких вещей, что, узнай о них отчим... Нет, лучше ему о них не знать. Пусть это останется ее, Насти, монопольным правом.
И вот теперь, вдобавок ко всем прочим своим запретным знаниям, она знала, что чувствует преступник, вернувшийся на место преступления. Лишь одно требовало уточнения — это она сама вернулась или само место преступления настигло ее, внезапно возникнув в окне железнодорожного вагона?
Две недели назад, когда у нее в семьсот двадцать пятый раз кончились деньги, она снова взялась за свое. Обнаглев от непрестанного урчания в животе, она подошла к холеному мужику лет пятидесяти, который только что припарковался возле дорогого ресторана, дернула его за рукав, пристально посмотрела в глаза и сказала:
— Это ведь вы меня ждете.
