Генерал поманил его в дальний конец зала, где высоченные стеллажи были уставлены томами русских классиков от Пушкина до Алексея Толстого; трудно было сказать, читал ли кто-то когда-то эти книги, но вот что пыль с корешков вытиралась — это было совершенно точно.
— Слушай, — генерал положил руку Челюсти на плечо. — Этот Романов... Неглупый мужик, должно быть, если все так сумел разыграть. Из Турции за кордон не свалил, вернулся в Москву, и уже отсюда... Или только после Турции случилось что-то, заставившее его свалить? Как думаешь? Ладно, — генерал не стал дожидаться ответа Челюсти, он просто подбросил подчиненному идею, а потом его мысли стремительно понеслись дальше. — Ты мне только дай посмотреть этот ваш фильмец... И кассету, где записано, как Романов его смотрит. Хочу на эту рожу поглядеть...
— Хорошо, — послушно кивнул Сучугов. — Мы пришлем эти кассеты.
— И еще, — генерал вдруг перешел на полушепот. — Ты сто девяносто восемь человек отхерачил этим фильмом... А их?
— Что? — растерянно захлопал глазами Сучугов.
— Им ты почему это свое кино не показал? — Генерал едва заметно мотнул подбородком в сторону заседательского стола. — Это было бы очень полезно.
— Но это же...
— Я все думаю — тридцать процентов сволочей среди верхушки компании! Вот их здесь сидит двенадцать человек. Выходит, четверо из них — предатели. Но я не знаю — кто. А ты мне не помог узнать. Это плохо. Это очень плохо...
— Я...
— Когда в следующий раз придумаешь что-нибудь в таком же духе, начни с них, — посоветовал генерал Стрыгин. — Вот тогда я тебе скажу «спасибо за службу». А пока я тебе ничего не скажу.
— Ясно, — прошептал Сучугов, развернулся и вышел из зала заседаний. Если это и не был строевой шаг, то это было нечто максимально к нему приближенное.
Боярыня Морозова: излечение боли
Карабас напрасно скрипел как несмазанная уключина и напоминал, что деньги ему платят за вождение машины и ни за что больше, — это его не спасло. Морозова отправила подчиненного делать ту единственную работу, которая одновременно была ценной и посильной для Карабаса: ему поручили обзванивать художественные школы и выяснять, в которой из них обучалась Олеся Романова. Начинать нужно было от ближайших к «Славянке» и продолжать по расходящемуся радиусу.
Таким образом Морозова избавилась от Карабаса. Монгол сам отошел в дальний конец коридора и изобразил, будто пытается решить какие-то серьезные проблемы посредством мобильного телефона.
Дровосек, позевывая, рассказывал анекдот, но вдруг запнулся, обнаружив, что его слушает лишь Морозова, скрестив руки на груди и понимающе покачивая головой. Морозова уже слышала этот анекдот.
— Чего? — настороженно спросил Дровосек, и Морозова удивилась этой настороженной оборонительной реакции. Когда она взяла Дровосека под руку, тот дернулся, будто бы ожидал удара. Морозова призадумалась — не переборщила ли она с укрощением этого резвого коника? Быть может, за наглой мордой и накачанными мышцами таилась тонкая ранимая душа? Морозова на всякий случай еще раз взглянула снизу вверх на Дровосека и решила, что все-таки никто там не прячется. Просто у Дровосека выработался условный рефлекс на Морозову.
— Без обид? — сказана она для начала.
— Ха, — откликнулся Дровосек. — Это в смысле того, что было? Или на будущее?
— В смысле того, что сейчас скажу.
— Опять какую-нибудь гадость, — скривился Дровосек. — Тебе делать, что ли, нечего? Вон на Монголе отрывайся или на Карабасе...
— Я на Кирсане буду отрываться, — пообещала Морозова. — Как только он из больницы выпишется. Честное слово, отрываться на молодом красивом мальчике куда интереснее, чем на таком мордовороте, у которого было две жены и шесть курсов лечения от триппера.
— Хорошая у тебя память на личные дела, — оценил Дровосек. — Так что ты хотела сказать? Только без наездов, потому что терпение у меня не резиновое...
— Это не наезд, — Морозова вела его под руку как большого неразумного ребенка. У окна, выходившего во внутренний дворик, она остановилась. — Это вопрос. В чем для нас ценность господина Романова?
— Не надо так прикалываться, — обиделся Дровосек. — Я же не дебил все-таки, я же понимаю...
— Ну, — поощряюще пихнула его локтем Морозова. — Давай-давай...
— Ну... Потому что он переводил бабки за границу. Знает всякие там номера счетов во всяких банках, знает, кто куда чего перевел...
— Правильно, — Морозова хлопнула его по плечу, и ладонь заныла. — Все ты говоришь правильно... Ты ведь понимаешь, что гоняемся мы не персонально за Романовым, а за источником информации?
— Ну...
— И премию дадут не за поимку человека по имени Романов, а за информацию, которой можно будет шарахнуть по башке «Рослав», — это понятно?
— Ну, ё...
— Слова на букву "ё" буду говорить я! — Морозова с силой дернула Дровосека за рукав, тот удивленно посмотрел на нее и едва не зажмурился от режущего взгляда. — Если ты все понимаешь, почему ты вчера выпустил этого клопа?!
— Какого клопа?
— Ты сам сказал: Бурмистров — клоп, работал вместе с Романовым...
— Ну...
— Раз он работал с Романовым, — Морозова посмотрела в окно, как бы прикидывая, удастся ли ей скинуть отсюда прямо в зимний сад этого великовозрастного и великорослого придурка, — то он обладает такой же информацией. Раз он работал в том же отделе, что и Романов, он делал то же самое. Мы могли не гоняться за Романовым, а просто сесть в кружок вокруг Бурмистрова и послушать, что он скажет. И сегодня ты бы уже пропивал свою премию. Но ты этого не сделал, ты его отпустил. После вчерашней заварухи черта лысого ты больше сможешь вот так вытащить Бурмистрова на стрелку. Большое тебе спасибо, и пошел с моих глаз!
Она резко крутанулась и услышала произнесенное ей в спину:
— Да ты меня уже задолбала...
— Стараюсь.
— Ты думаешь, что ты умнее всех...
— Мне положено по штату.
— А мне положено дать тебе сдачи за то, что ты себе позволила тогда...
— Рискни здоровьем, — сказала Морозова, по-прежнему стоя к Дровосеку спиной.
— Хватит делать из меня придурка!
— Придурка из себя делаешь ты сам... В частности, сейчас.
Звук, раздавшийся у Морозовой за спиной, заставил ее вздрогнуть и резко обернуться. Монгол так же стремительно среагировал, но остановился на полпути, сокрушенно вздохнул и покачал головой...
— Больно? — сочувственно спросила Морозова, глядя на изрезанный стеклом кулак Дровосека. Кровь забрызгала подоконник, рамы и самого Дровосека, который все еще стоял в боксерской позе и покачивал левым кулаком, стряхивая на ковровую дорожку алые капли.
