— Больно — когда с тобой так обращаются, — сказал Дровосек. — Это даже больнее, чем... — Он задумчиво посмотрел на свою руку. — Намного больнее...
— Я не буду извиняться, — ответила ему Морозова. — Я не буду разрывать свое нижнее белье, чтобы перевязать тебе руку. Я скажу тебе только одно. Когда я была в квартире Романовых, я там сделала «закладку». Ее нужно слушать, радиус действия — пятьсот метров. Поезжай к «Славянке», сядь там в какое-нибудь укромное место и слушай. Твою боль можно вылечить только так — если ты понимаешь меня...
— Он понимает? — спросил Монгол пять минут спустя, когда они с Морозовой шагали по коридору, чтобы навестить Карабаса и узнать о результатах его деятельности.
— Не знаю, — ответила Морозова. — В последнее время он производит на меня какое-то странное впечатление...
— У тебя тоже есть свои странности.
— Например?
— Когда мы были у Шефа, ты и словом не обмолвилась насчет «Славянки».
— Как это? — Морозова остановилась и недоуменно посмотрела на Монгола.
— Ты не сказала, что нас подставили. Кто-то навел их Службу безопасности, кто-то сказал им, что мы будем в квартире Романовых.
— А я должна была это сказать?
— Разве это не проблема?
— Это проблема. Но когда я вспоминаю, что о наших планах насчет «Славянки» знали ты, я, Дровосек, Кара-бас...
— И Шеф, — добавил Монгол.
— ...и больше никого. В таком случае наша проблема становится очень деликатной, и ее не решить, если кричать о ней на каждом углу.
— Дровосек показался тебе странным в последнее время...
— Но именно он вытащил тебя из «Славянки».
— И отпустил Бурмистрова, хотя мог получить от него ценную информацию...
— Он просто недотепа.
— Или он хорошо прикидывается недотепой.
— От Бурмистрова он мог и не добиться того, что нам нужно. Бурмистров и Романов — это две разные ситуации, Романов пошел против «Рослава», он морально уже готов к тому, чтобы применить против «Рослава» любое оружие, в том числе свои знания о нелегальных финансовых операциях. А Бурмистров все еще работает на «Рослав», он все еще внутри той системы... Пытать его, что ли, если он не захочет разговаривать?
— Получается, что ты зря устроила Дровосеку выволочку.
— Дровосеку — выволочку — зря? Не смеши меня, Монгол. Это все только ему на пользу.
— Ты считаешь, что умеешь обращаться с людьми?
— Мне платят не за это.
— А за что?
— За то, что я добиваюсь нужного результата. И еще за то, что я — именно тот человек, с которого потом снимут семь шкур, если дело не выгорит. Не с Дровосека же спрашивать, ей-богу...
— Действительно, — согласился Монгол.
Челюсть: охотник на тропе
Начальник СБ выскользнул из зала заседаний вслед за Сучуговым и шепнул:
— Я думал, будет хуже...
— Я тоже так думал, — признался Челюсть.
— О чем с тобой генерал шептался?
«О том, что, если я схвачу за руку кого-то из вице-президентов, быть мне на твоем месте, дурень».
— Просил показать видеоматериалы по Романову. И тот фильм...
— А-а-а, — удовлетворенно протянул начальник СБ. — Значит, ему идея понравилась.
«Ты не представляешь, насколько она ему понравилась».
— Ну, ты тогда прямо сегодня передай генералу эти материалы. Чтобы он не ждал... — И начальник, копируя жест генерала, похлопал Сучугова по плечу: — В целом — молодец, хорошо отбомбился!
Это Челюсть и сам прекрасно знал. У него был еще резерв — тот самый телефонный звонок с приглашением Романову зайти в СБ. Челюсть мог бы представить это как свидетельство своей блестящей интуиции или же как проявление непреходящей бдительности по отношению к Романову. И все же на совещании он не стал упоминать про звонок, потому что и без того все сложилось не худшим образом, а упоминание интуиции или непреходящей бдительности могло вызвать ехидные вопросы: «Что же это у вас интуиции хватило только на телефонный звонок, а чтобы просчитать побег Романова — не хватило?»
На самом деле тот звонок заставил Челюсть поверить в существование неких высших — выше генерала Стрыгина — сил, которые покровительствуют «Рославу». Не позвони он тогда Дарчиеву и не вызови Романова к себе — беглеца хватились бы в лучшем случае вечером, когда Романов успел бы подобрать жену и вместе со всей семьей двинул... Туда, куда собирался.
Но так не вышло, потому что в пятницу, двенадцатого октября, Челюсть еще раз прослушал кассету с записью своего доверительного разговора с Романовым. Он тогда предложил Романову по-дружески заглядывать в СБ и делиться информацией о внутренней жизни отдела. Прошло почти полгода, но Романов так ни разу и не зашел. Может, сказывались интеллигентские предрассудки насчет «стукачества», а может, парень просто не понял, что он может получить, если станет сотрудничать с СБ. Тогда разговор зашел о Дарчиеве, и Романов довольно эмоционально стал доказывать, что Владимир Ашотович ведет себя абсолютно нормально, не вызывает никаких подозрений... «Интересно, — подумал Челюсть. — А если бы Романов знал про Дарчиева все, что знаю я? Про Васю Задорожного, например. Как бы он относился к своему непосредственному начальнику? А главное, наведывался бы Романов в СБ, если бы знал наверняка: в случае компрометации и увольнения Дарчиева его место стопроцентно займет он, Романов Б. И.?» Челюсть подумал и решил, что тогда Романов был бы более разговорчив. И еще Челюсть подумал: «Может, это моя ошибка? Может, мне стоило тогда, в мае, четче расставить акценты? Назвать вещи своими именами? Может, парень плохо читает между строк? Значит, нужно ему помочь с чтением...»
И Челюсть позвонил Романову, но трубку никто не брал, пришлось переадресовать звонок Дарчиеву, что было довольно забавно. Челюсть попросил его передать Романову приглашение навестить Службу безопасности, и вечно вежливый Владимир Ашотович охотно согласился довести информацию до подчиненного, не подозревая, чем все это может обернуться для него самого.
Сучугов ждал звонка Романова до половины третьего, а потом снова позвонил в дарчиевский отдел, где у него состоялся весьма примечательный разговор:
— Владимир Ашотович...
— Да-да, это я...
— А где же ваш Романов? Вы передали ему мое приглашение?
— Хм... Вообще-то передал.
— Результата не видно. Где Романов, почему он до сих пор не у меня?
— Хм... Вообще-то его нет.
— Извините?
— Он еще не пришел после обеденного перерыва.
— Пора бы ему прийти. Как вы считаете? Или у вас в отделе такая дисциплина, что люди приходят и уходят, как им вздумается?
