Я закрыл глаза. Передо мной неотступно стояла Лола, вокруг — фараоны, которые, может быть, даже избивают ее, чтобы заставить расколоться, признаться в том, чего она не знает, о чем имеет понятия не больше, чем какой-нибудь лунный житель. Лицо ее прыгало перед моими глазами, и вдруг что-то ударило ее по лицу и изо рта полилась кровь.
— Кейес…
— Да?
— Действительно было. Ты можешь этим воспользоваться.
— Слушаю, мой мальчик, слушаю тебя внимательно.
— Я убил Недлингера.
Глава 13
Он сидел, тупо уставившись на меня. Я рассказал ему все, абсолютно все, даже про Лолу. Странно, но это заняло лишь минут десять. Потом он поднялся. Я ухватил его за рукав.
— Кейес…
— Мне надо идти, Хафф.
— Ты только проследи, чтобы они ее не били.
— Мне надо идти. Зайду потом, попозже.
— Кейес, если ты позволишь им бить ее, я… я убью тебя. Теперь ты все знаешь. Я рассказал тебе, рассказал только по одной причине. Только по одной. Чтобы они ее не били. Ты должен мне обещать. Ты мой должник, Кейес…
Он стряхнул мою руку и вышел.
Выкладывая ему все, я надеялся, в душе моей наступит наконец мир и покой. Очень у меня накипело. Я ложился с этим спать, видел это во сне, дышал этим. Я не находил себе покоя. Единственное, о чем я в состоянии был думать, — это о Лоле, вернее, о том, что она теперь все узнает и поймет, кто я такой.
* * *
Около трех пришел санитар и принес дневной выпуск газеты. О моем признании Кейесу не было ни строчки. Однако они успели покопаться в своих досье и писали о смерти первой миссис Недлингер, о смерти самого Недлингера и о том, что меня ранили. Какая-то женщина, не то писательница, не то журналистка, умудрилась проникнуть к Филлис в дом и переговорить с ней. Это она назвала его «Домом смерти» и написала о кроваво-красных шторах. Увидев весь этот бред на газетных страницах, я понял, что птичке петь недолго. Раз уж даже тупая журналистка заметила все эти странности.
* * *
Кейес появился только в половине девятого. Войдя в палату, он первым делом спровадил медсестру, затем и сам вышел на минутку. Вернулся он уже с Нортоном, с человеком по фамилии Кесвик, адвокатом корпорации, которого вызывали у нас по самым серьезным делам, и Шапиро, постоянным председателем законодательного департамента. Все они столпились у моей кровати, и Нортон начал:
— Хафф…
— Да, сэр.
— Вы об этом кому-нибудь рассказывали?
— Никому, кроме Кейеса.
— И больше никому?
— Ни единой душе… Господи, нет конечно.
— Из полиции здесь никого не было?
— Были. Я видел их там, в холле. О чем-то перешептывались, думаю, обо мне. Но сестра их не пустила.
Они переглянулись.
— Тогда, думаю, начнем. Кейес, пожалуй, будет лучше, если вы ему объясните.
Кейес уже открыл рот, но тут Кесвик остановил его и отозвал Нортона в сторону. Потом они подозвали Кейеса. Потом — Шапиро. Время от времени до меня долетали отдельные слова. Я понял, они собираются сделать мне какое-то предложение, но проблема состояла в том, могут ли они все выступать свидетелями. Кесвик был за предложение, но не хотел, чтобы потом его имя связывали с этим делом. Наконец они решили, что Кейес возьмет все под свою личную ответственность, а их на суде не будет. Затем все на цыпочках вышли. Даже не попрощавшись. Странно… Они вели себя так, словно не я вовлек их компанию в грязную историю. Они вели себя так, словно я — некое мерзкое животное с ужасающей язвой на морде и на меня неприятно смотреть, вот и все.
Затем Кейес вернулся и сел у постели.
— Хафф, ты совершил ужасную вещь.
— Знаю.
— Думаю, не стоит больше заострять внимание на этом.
— Нет, не стоит.
— Мне очень жаль. Я… ты мне в каком-то смысле даже нравился, Хафф.
— Я знаю. Взаимно.
— Мне вообще редко кто нравится. Не очень-то можешь позволить себе такую роскошь, занимаясь нашими делами. Когда вся людская порода… каждый кажется жуликом…
— Знаю. Ты доверял мне, а я тебя подвел.
— Гм… Ну, не будем об этом.
— Да, уж что теперь… Ты ее видел?
— Да. Всех видел. Ее, его и жену.
— Что она сказала?
— Ничего… Видишь ли, я и сам ничего не сказал ей. Она сказала… Она считает, в тебя стрелял Сачетти.
— За что?
— Из ревности.
— О-о…
— Она очень переживала из-за тебя. Но когда узнала, что рана не опасна, она… В общем, она…
— Обрадовалась?
— В общем, да. Хотя и старалась не показывать. Она считает это доказательством, что Сачетти ее любит. Что тут поделаешь…
— Понимаю.
— Но о тебе она тоже очень-очень беспокоилась. Сразу видно, она к тебе неравнодушна.
— Да. Я знаю. Она… ко мне неравнодушна.
— Она за тобой следила. Спутала с ним. Вот как оно получилось.
— Я догадывался.
— Я говорил с ним.
— О да, ты мне уже сказал. А он что там делал?
Он снова принялся бродить вокруг постели. Единственным источником света была лампочка в изголовье. И я плохо его видел, только чувствовал, как кровать содрогается от тяжелых шагов.
— Тут целая история, Хафф.
— Вот как? Что за история?
— Ты умудрился связаться с настоящей коброй, вот что. Эта женщина, у меня прямо кровь стынет в жилах, только подумаю о ней. Это патология. Хуже не бывает.
— Не понял?
— Ну, в общем, этому есть специальное название. Какой-то термин. Надо иногда заглядывать в книжки по современной психологии. И я это делаю. Только Нортону не говорю. А то подумает, что я слишком много о себе возомнил или еще что. А в книгах попадаются прелюбопытные вещи. И к нашей работе они имеют самое непосредственное отношение. Короче — там объясняются причины, почему люди иногда совершают такие поступки. Читать довольно противно, зато многое проясняется.
— И все же я не понимаю…
— Сейчас поймешь… Сачетти вовсе не был влюблен в Филлис Недлингер.
— Нет?!
— Он был с ней знаком. Лет пять или шесть. Его отец врач. У него был санаторий в горах, в Вердуго-Хиллз, примерно в четверти мили от госпиталя, где она работала старшей медсестрой.
— О, да-да, припоминаю.
— Ну вот. Там с ней Сачетти и познакомился. А потом вдруг у его старика начались неприятности. В санатории умерли сразу трое детей.
