— Просто так — не готов. А на приемлемых условиях — почему бы и нет?
— Это на каких же?!
— Вчера мы с Калошиным обсуждали назначение тебя на бюджетный комитет в новом Совете Федерации.
— Глава бюджетного комитета?! Да это смешно! Ха-ха! — Лисецкий злобно хохотнул.
— По-твоему, пилить госбюджет — это смешно? Тогда доверь это дело мне, уж я потружусь от души, честное слово, день и ночь пахать буду, ни тебя, ни себя не забуду. Бюджетный комитет — это национальные программы, дотации регионам... нет, Егорушка, это не смешно. Губернаторы перед твоим кабинетом будут в очередь с вечера выстраиваться!
— Но все равно это — не президент России!
— Не президент, — согласился Либерман. — Но президентство нам пока никто и не предлагает.
— За него надо бороться! Калошин испугался, потому что видит, что мы представляем серьезную угрозу для Ельцина!
— Слава богу, если он так думает. Для того мы все и затевали, чтобы его напугать и заставить с нами договариваться.
— Ах, вот как?!
— Что тебя удивляет?
— Значит, ты с самого начала не верил, что я стану президентом!
— Егорушка, я реалист...
— Ты врал мне! Ты использовал меня!
— Господи, какие ты слова ужасные говоришь. Разве ты унитаз, чтобы тебя использовать? Ты красивый, умный, образованный человек, к тому же непьющий губернатор...
— Ты использовал меня! Ты пустил меня тараном, чтобы я их испугал, а сам побежал договариваться за моей спиной с Калошиным! Это самое настоящее предательство!
— Постой Егорушка, не кричи, — проговорил Либерман, теряя терпение. — Давай разберемся. Я засадил в это предприятие кучу денег, заметь, своих собственных, не государственных. И если бы у тебя имелся хоть один шанс стать президентом, я бы продолжал их засаживать. Но уж прости за прямоту, шансов у тебя нет. Я пытаюсь сделать хорошую мину при плохой игре и спасти нас обоих. Если мы сейчас закруглим свою активность и горячо поддержим Бориса Николаевича, Кремль будет нам благодарен.
— А если нет?
— А если нет, то после победы Ельцина, — а он непременно победит, для этого пойдут на любые подлоги, — Калошин тебя придушит.
— Как же он меня задушит? — строптиво возразил Лисецкий.
— Быстро и безжалостно.
— Ничего не получится! Мой регион приносит деньги в федеральный бюджет, а не попрошайничает, как прочие!
— Вот именно. Поэтому они после выборов возьмут и перенесут штаб-квартиру «Автозавода» в Москву. Директор завода с удовольствием устроит тебе такую пакость, ты сам знаешь. И ты лишишься сразу трети доходов.
— Не трети, а четверти! — запротестовал Лисецкий.
— Потом они уберут из твоей губернии все межрегиональные государственные структуры: военный округ, арбитражный суд и прочее, не знаю уж, что там у вас есть. Это будет удар по твоему престижу и сигнал бизнесменам, что Кремль тебя не поддерживает. Инвестиции в регион резко сократятся, вы начнете хватать ртом воздух. Возможно, даже нас вынудят уйти. Что ты так на меня смотришь. Я не герой, Егорушка, грешен. Сидеть за решеткой в темнице сырой не хочу. Даже за тебя.
— Но ведь это безумие — разорять богатую область только для того, чтобы отомстить! — горячился Лисецкий. — Во всей стране таких всего пять, а остальные сидят на дотациях.
— Значит, останется четыре, — пожал плечами Либерман. — Ты же знаешь, что в России всем плевать на экономику. Потому что никакой экономики у нас нет. А есть самодержавие. И с точки зрения самодержавия это будет не месть, а разумная предосторожность. И не такие области разоряли, и не такие головушки рубили...
Внутри у Лисецкого все бурлило, но он понимал, что Либерман, по сути, прав и возразить ему нечего. Несколько минут прошло в мрачном молчании.
— А что будет с Храповицким? — вдруг вспомнил Лисецкий.
— А что ему сделается? — легко отозвался Либерман. — Сидит себе человек, и пусть сидит. Не надо мешать.
— Он так и останется в тюрьме?
— Почему бы и нет?
— Но у нас с ним совместные проекты!
— А вот это другой вопрос, — поднял палец Либерман. — Совместные проекты надо спасать. Тем более что у Храповицкого и кроме ваших проектов много разных достойных начинаний. Он — парень активный, дай бог ему крепкого здоровья, оно ему в лагерях пригодится. Нельзя, чтобы его бизнес пропал. Надо о нем позаботиться, взять под свою опеку.
Он посмотрел прямо в глаза Лисецкому. Тот даже растерялся.
— Ты имеешь в виду... забрать?
— Да, — обаятельно улыбнулся Либерман. — Именно это я и имею в виду.
Лисецкий кашлянул
— Каким образом?
— Законным, Егорушка, только законным. Надо выйти на его партнеров, не впрямую, разумеется, а через доверенных уважаемых лиц, и доходчиво объяснить, что здесь им ни жить не дадут, ни работать. Так что для них лучше уступить свое неправедно нажитое имущество по сходной цене и ехать на все четыре стороны вместе с любовницами, домочадцами и собачкой Жучкой.
— А если они не согласятся?
— Тогда пусть их налоговая полиция дожимает. Пусть отправят их, таких несговорчивых строить наш заводик в Хакассии, а собственность заберут в счет нанесенного стране ущерба. А мы ее приобретем в качестве конфиската на рождественских распродажах. Уверяю тебя, с налоговиками мы договоримся и обойдется это гораздо дешевле, чем в первом случае. Просто мы с тобой порядочные люди, поэтому начнем с благородных предложений компаньонам Храповицкого.
Некоторое время Лисецкий молчал, обдумывая услышанное.
— А благородная цена какая? — уточнил он.
Либерман смешно наморщил нос.
— Процентов двадцать стоимости. Дороже платить смысла нет.
Лисецкий еще подумал.
— А что получу за это я?
— Тридцать процентов от всего, что мы купим.
— Мало, — скривился Лисецкий. — Это же мой регион. Тебе не обойтись без административной поддержки.
— Господи, тридцать процентов за административную поддержку — это больше чем достаточно!
— Я не согласен.
— Сколько же ты хочешь?
— Половину!
— Несерьезно.
— Половину! Минимум. Иначе я...
— Господи, Егорушка, только не надо меня пугать. Я такой робкий — возьму да и убегу, и останешься ты один-одинешенек. Хорошо, пусть будет сорок.
Лисецкий удовлетворенно налил себе вина и отпил.
— А что с Николашей? — спохватился он.
— А мы его возьмем от Храповицкого. Я давно тебе это предлагаю. В тот же «Потенциал» назначим управляющим. «Потенциал» ведь больше, чем этот Храповицкий банчок?
