— Надо тебе армяшей прислать, — заметил Бык. — У нас бригада одна есть армянская, дома пацанам строит. С год как мы их прикрутили. Работящие армяши, не левота. Все тут разгребут, заодно и починят че надо.
— Не надо, — сказал отец Климент. — На такие дела нельзя неволить. Вот если бы они сами захотели — другое дело.
— А мы им объясним доходчиво, они и захотят.
— Знаю я, как ты объясняешь, — погрозил ему пальцем отец Климент. — Сам пока обойдусь. Тут при коммунистах загадили все напрочь, святость хотели опаскудить. И конюшню устраивали, и склад, и мастерские. Я из храма тонн десять мусор вывез, овраг наполовину закидал. Спасибо, Артемка мне помогает. — Он потрепал мальчика по голове и тот ответил ему благодарным взглядом. — К крестильне-то к этой я еще только приступил, там еще пахать и пахать. — Он зачерпнул ведром воду из колодца. — Полей, — попросил он Хромого.
Хромой потрогал воду рукой и крякнул:
— Ты че, морж, что ли, ледяной водой мыться? Гляди, воспаление легких схватишь!
— Святая вода! — отрезал отец Климент. — Зимой не замерзает. Большевики этот источник нарочно засыпали, а я откопал с Божьей помощью. Мы с Артемкой всю дорогу умываемся, и никакая зараза не берет. Верно, Артемка? Э, брат, да ты, я гляжу, опять карандаш грыз? Аж лоб перепачкал. Зачем же ты их грызешь? Ими рисовать надо, а не грызть.
— Пло-ха! — раздельно выговорил Артемка и сам себе погрозил пальцем.
— Вот и не делай, если плохо. Дай-ка я тебе мордочку вымою.
Он умыл Артемку, потом, стащив майку, фыркая, ополоснулся по пояс. Хромой поежился, глядя на него, а Теща незаметно строил нам гримасы. Когда отец Климент закончил, мы вернулись в церковь. Здесь было не намного теплее, чем снаружи, но, по крайней мере, не задувало. Отец Климент надел через голову черную грубую рясу и подпоясался.
— Голодные? — спросил он. — У нас ведь и нет ничего. Разве что в деревню сбегать, че-нибудь там попросить?
— Не надо никуда бегать, — самодовольно ухмыльнулся Хромой. — Мы все нужное с собой возим.
Он сходил к машинам и принес мешок с конфискованной снедью. Пока отец Климент искал, чем открыть консервы, Теща достал из кармана нож с выдвигающимся лезвием, нарезал пироги и разложил их на большой картонной коробке, перевернутой вверх дном. Артемка схватил кусок пирога и жадно откусил.
— Ты что делаешь? — одернул его отец Климент. — А помолиться? Без молитвы у тебя заворот кишок будет!
— Не пугай мальца, — заступился Бык. — Ешь, братишка, не бойся.
— Не пугаю, а воспитываю, — строго возразил отец Климент. — К вам, кстати, это тоже относится.
Он поднялся и прошел к ширме с иконами. Мы последовали за ним.
— Бог! — вдруг сказал Артемка, указывая на фреску под потолком.
— Это — Божья Матерь, — терпеливо поправил отец Климент. — А Бог — вот.
Он повернул Артемку к бумажной иконе Спасителя.
— Бог, — повторил Артемка, радуясь своему знанию.
— Слышь, бать, а можно по ускоренке молитвы крутануть? — попросил Теща. — А то я жрать хочу, сил нет. С утра маковой росинки во рту не было.
Отец Климент сверкнул на него глазами, но сдержался. Поставив рядом с собой Артемку, он вслух прочитал несколько кратких молитв, и бандиты серьезно и набожно перекрестились.
— Садитесь, — пригласил отец Климент, кивая на тряпье. — Соль, если надо, вон там, сбоку.
— Тут дуба дашь, — передернул плечами Теща. — Холодина, спасу нет. Давай сюда козла заделаем.
— Не надо. Я ж из мира уходил, не чтобы где теплее искать.
— Ты-то ладно, а малец за что страдает? — укорил Бык.
— Это вы страдаете, — возразил отец Климент. —
А мы с Артемкой вас жалеем.
* * *
— Батюшка, беда! Убили, батюшка! Насмерть убили!
— Кого убили? — отец Климент кинулся во двор. Мы все, включая Артемку, выскочили следом.
У входа в церковь голосила старуха в кургузом тулупе и теплом желтом платке. В руках она держала раздавленную курицу. Голова у курицы болталась.
— Пеструшку убили! Конец ей пришел! — сокрушалась старуха. — Ты только погляди, батюшка, что злые люди с кормилицей моей сотворили!
Отец Климент с облегчением выдохнул.
— Ну, напугала ты меня, Алевтина! — с укоризной произнес он. — Я уж думал, правда, убили кого!
— Как же я теперя без нее жить буду! — не унималась старуха.
— Тише, мать, не ори! — урезонил ее Хромой. Он брезгливо оглядел труп курицы и, не трогая руками, зачем-то его понюхал. — Ты сюда вообще зачем приперлась? — вдруг спросил он бабку.
— Так ведь, это ж... — пугаясь забормотала старуха. — Вы ж ее... того... порешили!
— Мы? — возмутился Теща. — А ты за свой базар отвечаешь?
— Да ведь больше некому, — боязливо пробормотала старуха. — Видать, как ехали, так машиной ее придавили.
— На хрен нам ее давить? — фыркнул Теща. — У нас че, других делов нету? Ты вообще от кого работаешь?
— Отец Климент, разберись со своей братвой, — поддакнул Хромой, — а то тухлятину приволокла и на нормальных пацанов стрелки переводит, на ровном месте предъявы кидает!
Я отметил про себя, что, несмотря на постоянные стычки и перебранки, Хромой и Теща являли собой слаженный дуэт. Старуха в отчаянии ударилась в слезы.
— Батюшка, родненький! — взывала она к отцу Клименту. — Ты хоть заступись! На тебя вся надежа!
— Пло-ха, — неожиданно сказал Артемка, переводя взгляд со старухи на курицу.
Отец Климент огладил бородку.
— Сколько ты, Алевтина, за курицу хочешь?
Старуха переменилась в лице.
— Господи, сколько ж за нее просить, за родимую? — засуетилась она. — По два яичка каждый божий день несла, красавица наша. Ни у кого куря не несутся, а моя — по два яичка!
— Короче, — поморщился Бык.
Старуха стрельнула в него глазами и тут же отвела их в сторону. Страх в ней боролся с жадностью
— Ну, вот если ее на рынке продавать, в Суздале, то пятьсот рублей за нее можно просить... — скороговоркой понесла она.
— Сколько?! — прервал Хромой. — Да за пятихатку я страуса живого куплю!
— Ты что-то впрямь загнула, — строго заметил отец Климент. — Ей красная цена полторы сотни.
— Хоть три дайте! — попросила старуха.
— Ладно уж, держи, — сжалился Бык, протягивая ей три сотенные бумажки.
Старуха просияла.
— Спасибо вам, сынки! — принялась кланяться она. — Спасибо тебе, батюшка! Дай ручку поцелую. — Она чмокнула татуированный кулак отца Климента, прежде чем он успел его отдернуть. — Святой человек! Только у тебя справедливость и найдешь. — И, поспешно сунув деньги в карман, она засеменила прочь.
