— Простите, это что? — наконец осведомился он.
— Доллары, не видишь, что ли? — нелюбезно отозвался Гоша.
— Не вижу, — вздохнул доктор. — Практически ничего не вижу.
Я понял его намек и добавил еще три купюры.
— Вы хотите, чтобы я потерял работу за восемьсот долларов? — с укором уточнил он. — Я только в институте семь лет учился. Получается, по сто пятнадцать долларов за курс, даже меньше. Это несерьезно.
Я молча выложил еще три банкноты. Он задумчиво вытянул трубочкой губы.
— Даже не знаю, — сокрушенно признался он. — И хочется взять, да как-то мало.
Шокированный его бесстыдством, Гоша не выдержал. Ему было жаль денег, к тому же он всегда предпочитал силовые методы коммерческим.
— Тебя что, за семь лет в институте не научили, что взятка унижает достоинство человека? — с нажимом осведомился Гоша.
— А я вам и не предлагаю, — обиженно парировал доктор.
Он собрал деньги и засунул их в брюки.
— Вы собираетесь его убить? — спросил он деловито.
— Нет, конечно! — воскликнул я, пораженный. — С чего вы взяли?
— А что еще можно сделать с человеком за минуту? — пожал он плечами. — Что у вас там, в кармане? Пистолет?
— Я не ношу оружия, — ответил я, распахивая халат и хлопая себя по бокам, как делают при обыске.
— Значит, со мной пойдете вы, — решил он. — А ваш коллега пусть остается здесь.
— Я лучше в коридоре подожду, — с готовностью подхватил Гоша, который явно не рвался в бой и потому предложение доктора воспринял с явным облегчением. — Тылы вам прикрою, прослежу, чтобы с другой стороны не напали.
Я бросил на него уничижительный взгляд, который он предпочел не заметить. Доктор снял с вешалки белый медицинский колпак, водрузил мне на голову и поправил на моей груди стетоскоп.
— Если поднимется шум, то я скажу, что вы меня захватили в заложники, — предупредил он меня уже в дверях. — И вынудили вам помогать, угрожая оружием.
— У меня нет оружия, — напомнил я.
— Но я же не знал об этом, — возразил он. — А вы воспользовались моей доверчивостью.
2
К палате Сырцова я подходил с сильно бьющимся сердцем, однако виду старался не подавать, чтобы не расхолаживать доктора, который и без того семенил рядом, отчаянно труся. Когда мы шагнули в прихожую, омоновцы лениво повернулись в нашу сторону. Доктор с озабоченным видом буркнул короткое приветствие. Я тоже поздоровался.
— А это кто? — спросил один из омоновцев, сидевший возле двери в палату.
— Где? — с любопытством спросил доктор, близоруко щурясь на экран небольшого монитора на столе.
— С вами кто, я спрашиваю? — омоновец показал на меня.
Брови доктора полезли наверх.
— Как это кто? Да это же главный хирург из железнодорожной больницы. Он на операции присутствовал. Его сегодня специально вызвали для консультации.
— А почему нас не предупредили? — недовольно спросил другой омоновец.
— А вот это не ко мне вопрос, — развел руками доктор. — Вы у своего начальства узнавайте. Мне, например, с утра заведующий отделением позвонил, попросил встретить и провести в палату. А что у вас там творится, я понятия не имею!
Намек на нерасторопность милицейского начальства омоновцу не понравился. Он подвигал челюстями и не спеша поднялся с места. Теперь, когда он с автоматом наперевес возвышался над безоружным доктором, сразу стало ясно, что с критикой доктор погорячился.
— Мы не можем его пропустить, — внушительно проговорил омоновец. — У нас не было распоряжения.
— Почему не было?! — занервничал доктор, глядя на него снизу вверх и часто моргая. — А где же оно? Куда вы его дели? У меня есть, а у вас — нет! Абсурд какой-то. Я еще спрашивал утром, надо ли ему пропуск заказывать, а мне сказали, что если он со мной будет, то ничего не нужно.
— Это кто так сказал? — с угрозой поинтересо-вался второй омоновец. — Завотделением, что ли? Гляди, какой умный! У нас инструкция. Доступ в палату только по списку. Нету в списке, значит, до свидания!
— Ну, надо же, — с досадой проворчал я. — Сами же просили посмотреть пациента и не позаботились о формальностях. Издеваются они, что ли?
— Вот так в этой стране все и делается! — посетовал доктор. — В больницах ОМОН командует, врачей не пускают, — он закатил глаза и патетически поднял голос: — А ведь речь идет о жизни человека!
— Я сказал «нельзя»! — отрубил омоновец грубо. Его туповатое лицо покраснело: — У вас своя служба, а у нас — своя.
Мы уперлись в стену. Нажимать на них дальше было бесполезно и опасно. Они и так уже начинали раздражаться. Я тронул доктора за рукав.
— Бросьте, не спорьте, — проговорил я, утешая не то его, не то себя. — Как будто нам с вами больше всех надо! Передайте коллегам, пусть режут. А что еще остается? Как тут диагностировать в таких условиях?
— Обе ноги резать? — переспросил доктор с таким видом, словно мое мнение было для него определяющим.
— Конечно, обе, — кивнул я сердито. — Надо купировать процесс. Только повыше берите. Примерно вот отсюда, — я чиркнул пальцем по бедру омоновца. Ничего, кроме этого, я не мог ему сделать. Он отпрыгнул в сторону, словно я его ущипнул.
— Не надо на мне показывать! — воскликнул он. — Примета плохая!
И тут из палаты донесся истошный рев.
— Кого резать?! — надрывался Сырцов. — Мне ноги отнимать?! — видимо, через приоткрытую дверь он слышал наши препирательства и испытал нервный шок. — Не позволю! Не смейте! Я немедленно требую главврача! Я не дам согласия на операцию!
Доктор в ужасе зажал себе руками рот и, не обращая больше внимания на омоновцев, метнулся в палату.
— Тише, тише! — кудахтал он. — Все в порядке! Вы не так поняли!
Воспользовавшись ситуацией, я кинулся следом. Оба омоновца вбежали за мной и сгрудились у входа, глядя, как доктор прыгает вокруг Сырцова, безуспешно пытаясь его утихомирить.
Сырцов, полуголый, беспомощный, в бинтах и зеленке, орал так, словно мы уже приступили к ампутации без наркоза. Его левая нога была на вытяжке. Плотно забинтованная, она высовывалась из-под одеяла, прикрепленная к специальному механизму. Правая рука, тоже в повязках до самого плеча, была закинута наверх. Двигаться он не мог, лишь отчаянно елозил головой по подушке и зверски таращил глаза.
— Я не разрешаю вам меня резать! Это мои ноги! Мои!
— Да никто не посягает на ваши ноги, — уговаривал его доктор. — Зачем они нам? Оставьте их себе, если вам так нужно. Вам вредно волноваться, больной. Разговор-то шел совсем о другом, вы просто не расслышали. Ведь правда, коллега? — многозначительно спросил он меня.
