Бледное лицо Сырцова стало мертвенным.
— Какую аферу? — пролепетал он.
— Да с благотворительностью, — с готовностью повторил Лихачев. — Ну, когда вы с разных фирм, в том числе и с тех, где ты учредителем значился, направляли письма на имя Храповицкого. Просим оказать безвозмездную помощь детскому дому. Сироты с голоду помирают, некоторые уже окочурились. Деньги на сирот вам, естественно, тут же перечислялись, вы их обналичивали через третьи фирмы и между собой делили. За два с половиной года четыре миллиона долларов вы таким образом прокачали. Совсем немалые средства, если судить по моей зарплате. Или ты тоже в первый раз об этом слышишь, как и я?
Изложенная генералом махинация в целом соответствовала действительности, разве что детей он приплел для сгущения красок. Деньги в основном запрашивались и выделялись на социальные и культурные программы: концерты для неимущих пенсионеров, подарки ветеранам и прочее. Примерно двадцатая часть из них доходила по назначению, остальные возвращались в виде наличных. Благотворительность не облагалась налогом и еще давала определенные льготы, поэтому мы, как и все другие крупные организации, время от времени практиковали подобные нехитрые комбинации.
Неизвестно, как генерал раскопал эту схему, но сдал ее ему точно не Сырцов, в этом я сейчас был совершенно уверен. Сырцов внимал ему, приоткрыв рот, даже приподнялся на локте, чтобы не пропустить ни слова.
— Кому и сколько у вас полагалось, Решетов мне пока не раскрыл, — заключил генерал удрученно. — Опасается мести. Но идея, говорит, твоя была.
При этих словах Сырцов бросил на меня злобный взгляд.
— Он сочиняет, — сохраняя хладнокровие, сказал я ему. — Нарочно нас ловит и между собой стравливает. Не надо поддаваться.
Не слушая меня, Сырцов без сил упал на подушку.
— Это не я изобрел, — прошептал он еле слышно.
— Но ты же знал про эту аферу, — вкрадчиво настаивал генерал. — Принимал в ней активное участие. Обналичка через твой банк шла.
Сырцов не ответил. Он лежал, закрыв глаза и нервно двигая нижней челюстью, как будто что-то жевал.
— Пал Николаич, — тихонечко позвал его генерал. — Ку-ку.
— Меня заставляли, — с трудом выговорил Сырцов, не открывая глаз.
— Вот видишь! — радостно воскликнул генерал, обращаясь ко мне. — И я тебе то же самое твердил. А ты «не верю! не верю!» Прямо как Станиславский! Тот тоже никому не верил. Что ж, по-твоему, Пал Николаич по своей воле мошенничал? Ты этак скажешь, что он и другие преступления совершал по собственной инициативе? Он кто тебе? Закоренелый уголовник, что ли? Маньяк, да?
Сырцов конвульсивно вздрогнул под простыней. Я посмотрел на него с состраданием.
— Нет, — убежденно ответил сам себе генерал и погрозил мне пальцем. — Не отдам я тебе в обиду Пал Николаича. Никакой он не маньяк, а честный человек, интеллигент. Его вынудили пойти против закона, грозили ему. Ты расскажи, Пал Николаич, как Храповицкий тебя запугивал. А то он опять мне не поверит. Ведь не поверишь? — повернулся он ко мне.
Я промолчал. Мне было жаль Сырцова, но я не мог заставить себя ответить утвердительно.
— Рассказывай, Пал Николаич, — вздохнул генерал. — Выкладывай ему всю правду. Это наше с тобой главное оружие. Правда.
В глазах Сырцова, обращенных на генерала, читалась мольба.
— Я плохо себя чувствую, — захныкал он. — Мне нельзя долго разговаривать. У меня сердце болит.
— А ты коротко расскажи, — сочувственно посоветовал ему генерал. — Не надо длинно.
— Мне врачи запрещают волноваться, — ныл Сырцов.
— А ты и не волнуйся, — ласково уговаривал Лихачев. — Зачем волноваться? Ну давай, рассказывай.
Сырцов завозился, собираясь с духом.
— Он мне оружием угрожал, — потупившись, невнятно выдавил из себя он.
— Видал? — бросил мне Лихачев. — Вот что творил! Зверь!
Я нервно рассмеялся:
— Паша, а ты уверен, что это тебе не приснилось?
Тот не удостоил меня ответом.
— Опять не верит! — сокрушенно проговорил Лихачев Сырцову. — Еще и издевается. А когда это было?
— Я... я не помню точно. В прошлом году, кажется. Или нет, еще раньше, в позапрошлом, осенью. Когда я в мэрию на работу устроился. Он вызвал меня к себе в кабинет внезапно, — Сырцов запнулся и вытер вспотевший лоб.
— Так, — поддакнул генерал. — Вызвал он тебя. А ты что?
— Я пришел, — он вновь остановился. Было заметно, что каждое слово дается ему с огромным трудом. — И сказал, что больше не желаю в его махинациях участвовать.
— Твердо сказал? — уточнил генерал.
Сырцов сглотнул.
— Да, — жалобно прошептал он.
— Погоди, — всполошился генерал. — Тут каждая деталь важна. Ты ему просто твердо сказал, что не будешь больше воровать? Или сказал как отрезал?!
— Как отрезал, — замогильным голосом пролепетал Сырцов.
— Это правильно, — одобрил Лихачев. — По-мужски. В твоем духе. А он что?
— А он раскричался. Выхватил пистолет! Ко лбу мне приставил, — Сырцов несколько оживился, описывая эту невообразимую сцену. — Он вообще не хотел меня в мэрию отпускать!
— Что ты врешь! — возмутился я. — Он сам договаривался с Кулаковым о том, чтобы тот тебя к себе замом принял. Я при этом присутствовал.
При этих словах Лихачев озабоченно нахмурился. Он посмотрел сначала на меня, затем на Сырцова...
— Слушай, Пал Николаич, — проговорил он, понижая голос. — А ты, часом, не того? Не оговорил человека? Только давай честно!
Сырцов рванул с себя простыню.
— Нет! — завопил он. — Я правду говорю! Я же вам это тысячу раз уже рассказывал.
— Ну, а свидетели-то при этом были? — все так же озабоченно спросил генерал, игнорируя его последнее замечание. — Видели они, как Храповицкий тебя убить обещал?
— Были, — пробормотал Сырцов. — Только я не помню, кто именно.
— Ты ведь обещал вспомнить, — мягко упрекнул его генерал.
— Я не могу вспомнить! — в отчаянии воскликнул Сырцов. — У меня не получается! Я же травму головы перенес!
— Знаю, знаю, — бросился успокаивать его Лихачев. — Понимаю, как тебе трудно. А только ты постарайся. Нельзя же без свидетелей. Он ведь обязательно отпираться станет. Храповицкий-то. Скажет, клевета. Еще и в суд на тебя подаст. А что? С него станется. Наглец известный. Представь: он в одной камере, ты в другой, и оба между собой судитесь.
— Да за что же меня в камеру?! — завопил несчастный Сырцов. — Я же инвалид!
— А за клевету, — ответил генерал грустно. — За клевету запросто могут упечь.
Это было свыше сил Сырцова. Он задергался, из глаз его брызнули слезы.
