— Я не хочу домой, — отрезал Виктор.
— А что ты хочешь? — спросил я.
Несколько секунд он не отвечал, вслушиваясь в себя.
— Я хочу сдохнуть! — внезапно проговорил он.
— Что? — растерялся я.
— Охота сдохнуть! — повторил он, тихо и с ожесточением. — Противно жить. Как-то, на хрен, стыдно и противно.
Он сидел, плотно сжав губы и глядя перед собой пустыми, потухшими глазами.
— Выпусти меня, а? — скулила сзади белобрысая высоким голосом. — Я по-быстрому. Только вели своим пацанам, чтобы они отвернулись. А то я прям здесь обделаюсь!
Виктор встряхнулся, приходя в себя, и положил руки на руль.
— Ладно, — вяло уступил он. — Если все против меня, то поедем домой. Будем функционировать как планктон: дружно совокупляться, а потом дрыхнуть. Только ты, Андрюха, сегодня у меня останешься! Я тебе, так и быть, сивую уступлю, если она, конечно, до дома дотерпит. Да не ори, дура, тут две минуты езды.
«Лэнд Ровер», по счастью, еще мог двигаться. Часть охраны Виктора осталась на месте, другая последовала за нами на моем джипе. Замыкала колонну «шестерка» с полицейскими.
6
Едва мы вошли в подъезд, белобрысая кинулась к лифту и принялась жать кнопку, подпрыгивая и приседая от нетерпения.
— Ой, скоро, что ли?! — восклицала она. — Ну, где он, падла, застрял?
— Зря время теряешь, — усмехнулся Виктор без всякого сочувствия к девушке. — Здесь лифт с одиннадцати часов отключают. Пешком пойдем. На десятый этаж.
— Мама! — охнула она. — Я не дотерплю.
Она метнулась на лестничную площадку за шахту лифта, на ходу задирая пальто и юбку.
— Вы лучше идите, а я вас потом догоню, — командовала она, уже садясь. — Юль, ты меня здесь подожди. Покарауль рядом на всякий случай.
Мы с Виктором отвернулись.
— А мы с ними спим! — буркнул Виктор и, раскачиваясь, двинулся вверх по лестнице.
— Нас никто не заставляет, — заметил я, поднимаясь следом.
— А с кем еще спать? — ворчливо возразил он. — С охраной, что ли?
Охрана, между тем, не обнаруживая по отношению к нам никаких сексуальных притязаний, скромно шла впереди и позади нас. Света в подъезде не было, и хохол-начальник освещал нам дорогу фонариком. Луч падал то на грязные, выщербленные ступеньки с валявшимися на них окурками, то на крашенные в темно-зеленый цвет стены, сплошь исписанные нецензурными словами.
— Я иногда с лифтером пью, — рассказывал Виктор, тяжело шагая и временами хватаясь за железные перила, в которых не хватало прутьев, а деревянные поручни и вовсе были оторваны. — С ним одна беда: больше литра не выдерживает, выстегивается. И вот он каждый раз от лучших чувств мне говорит: «Вить, ты, когда поздно возвращаешься, пешком не ходи, а то упадешь ненароком. Ты лучше позови меня, я тебе лифт включу как лучшему другу — катайся, сколько влезет». А сам живет на одиннадцатом этаже, у него там служебная хата. А я на десятом. Телефона у него нет. Представь, я сначала поднимусь на одиннадцатый, разбужу его, потом он вызовет лифт, и мы спустимся на лифте ко мне: с одиннадцатого на десятый. И главное — обижается на меня за то, что я таким блатом не пользуюсь.
— Я тоже считаю, что зря не пользуешься. Сразу стало бы видно, кто в доме начальник.
— А это и так видно, — пожал плечами Виктор. — В этом доме, кроме меня, одни только обиженные и живут. Он же раньше элитным считался, здесь партийные начальники обитали, директора всякие, ну и кое-кто из интеллигенции. Ректор университета, потом еще академик какой-то, начальник управления культуры — короче, самая гнилая публика, базарная. Я квартиру тут сдуру купил в начале перестройки. Хотелось мне с окраины в престижное местечко перебраться. Знаешь, как они на меня косились? Не здоровались, когда встречались, честное слово. Ну, как же! Я — мясник, отброс общества, а они — сливки. Ну, а времена поменялись: кого-то из них с работы поперли, кто-то на пенсию ушел, и выяснилось, что никому эти выдающиеся деятели науки и культуры на фиг не нужны. И глядь, теперь уже они — отбросы общества. А сливки-то — я! Вот этот шок они никак пережить не могут. Бесятся от зависти, всякие пакости подстраивают. То в милицию на меня донос напишут, что я тут притон устроил, то мусор к моей двери подбросят. Летом кондиционер включу, сразу в потолок стучат. Он им мешает! А чем мешает? А вот мешает, и все тут! А недавно приперлись ко мне целой делегацией: дай денег на ремонт в подъезде! И знаешь, так требовательно, как будто я им должен.
— Дал? — поинтересовался я.
— Вот им! — он сложил кукиш. — Им нельзя просто так деньги давать, это их развращает. Они всю жизнь ни за что получали, пора их к честному труду приучать, — он пошарил по карманам пальто, нащупал бутылку с остатками коньяка, встряхнул ее, допил одним глотком и поставил на ступеньки. — Пусть бутылки пустые за мной собирают и сдают. Сделал полезное дело — заодно и заработал. А то мой завхоз, например, во всем подъезде раз в неделю лампочки вкручивает. А они их воруют!
— Тебе их не жалко? — полюбопытствовал я. — Представляешь, еще вчера он был академиком или там директором завода, а сегодня лампочки ворует!
— Да ни капельки! — убежденно фыркнул Виктор. — Если человек в старости начинает лампочки тырить, значит, он всю жизнь был крохобором. Туда ему и дорога! Мне людей вообще не жалко. Другое дело — животные, собаки, там, кошки. Они же не виноваты в том, что их на улицу выкинули. А людям кто такую жизнь устраивал? Они же сами! Когда эти партейцы у руля были, они много кого за борт выбрасывали: пусть тонут. А теперь их самих вышвырнули. Будь моя воля, я бы с людьми не церемонился. Вот мы с тобой сегодня нашим директорам или, точнее говоря, подельникам, сотку зеленью вгрузи-ли. За что? За преданность и верность, что ли? Они нас все равно сольют. Сколько они у нас уже украли и сколько еще из нас высосут? А заплати бандитам за каждого из них тысяч по пять долларов — и нет подельников. Волной смыло.
Я невольно оглянулся на охранников, которые не могли не слышать его слов.
— Это не смешно! — шикнул я на него.
— А я не шучу! — нарочно поднял он голос. — Ты сам подумай: какая экономия! Новый «Лэнд Ровер» можно купить и опять расколошматить! Черт, сколько же еще тащиться?! Дай передохнем. Надо было и вправду послать за лифтером.
Он качнулся и обхватил меня за плечи. Я поддержал его, думая, что он хочет опереться, но у него на уме было иное. Он приблизил свою голову к моей и зашептал мне прямо в лицо, обдавая перегаром.
— Признайся честно, тебе охота... свалить? — слово «свалить» он произнес как-то особенно. — Охота?
— Куда свалить? — удивился я, почему-то тоже понизив голос. — За границу?
— Да не за границу! Туда! Сам знаешь, куда! — он медленно провел ногтем большого пальца по моему горлу, словно перерезая его. — Охота? Только не ври!
