— Ну, договаривай! — настаивал Виктор. — Чего ты темнишь?
— Ты что, не понимаешь? — взглянул на него Пономарь.
— Не понимаю!
Пономарь шагнул к нам и наклонился с высоты своего роста, чтобы мы слышали его лучше.
— Так, может, фээсбэшники его не просто крыли? — зашептал он. — Может, они его как раз под кидняк сюда и внедрили? И всю операцию тоже они продумали. Это же по их части. Генералу пообещали, что вывезут его за кордон под чужим паспортом, он и повелся. А потом взяли, да и убрали его.
— Почему ты думаешь, что убрали? — возразил я. — Может быть, действительно вывезли?
— А зачем он им? Он свое дело сделал, лишний свидетель никому не нужен. Короче, я чую, что до правды мы не докопаемся. Нас туда близко не подпустят, а будем напролом переть — рядом с Владиком и Горемыкиным в землю ляжем.
Но Виктор не желал отступать.
— ФСБ или нет, но кто-то же их свел, — гнул он свою линию. — Этого Владика и Горемыкина. Кто?
— Я-то при чем?! — вновь вспылил Пономарь. — Я с этой «Золотой нивой» больше всех хлебнул! И на деньги попал, и с Бабаем зарубился.
— А вот это зря, — опасливо заметил Боня. — С Бабаем даже Ильич не связывается. Он же сначала стреляет, потом разбирается.
— А что мне было делать? Смотреть, как он Владика хавает? Он его порвать хотел. Сначала прикрутить, под крышу загнать, а после раздербанить. Я и встрял на свою голову, мне мальчишку жалко стало.
— Бабай сегодня на поминки приезжал, — вспомнил Боня. — Тебя искал. Ты как раз только-только уехал.
— Да говорили мне, — отмахнулся Пономарь.
— Чего хотел? — полюбопытствовал Виктор.
— Даже знать не желаю! — неприязненно буркнул Пономарь. — Я этого наркомана отмороженного на дух не выношу. Две извилины в башке, и те от героина высохли. Пошли лучше по делам поговорим.
Он шагнул к выходу, мы с Виктором последовали за ним. Метеор в нерешительности потоптался на месте и тронулся за нами.
— Ты-то куда?! — прикрикнул на него Пономарь. — Здесь оставайся. А лучше к пацанам во двор выйди, проверь посты. А то вдруг там слежка какая или еще что.
— Да ты не волнуйся, Федорович, — успокоил его Метеор. — Нервы береги. Если что, мы этого Бабая в асфальт закатаем. Главное — это здоровье.
Пономарь, обернувшись, глянул в его добродушное глуповатое лицо.
— Умник ты, мать твою, — в сердцах бросил Пономарь и вышел.
Боня бочком приблизился ко мне.
— Я, наверное, не буду вас дожидаться, — прошептал он. — Домой поеду. А то Пономарь, похоже, скоро кусаться начнет.
2
Пономарь и впрямь был весь на нервах. Вообще-то он крайне редко обнаруживал свои эмоции при посторонних, но сегодня был на себя не похож. То ли вражда с Бабаем не давала ему покоя, то ли было еще что-то, чего я не знал. Зато Виктор напустил на себя скучающий вид и шел за Пономарем вразвалку, тихонько насвистывая. Впрочем, если о причинах несдержанности Пономаря я мог лишь гадать, то, по крайней мере, с Виктором мне все было понятно. Демонстрируя свое безразличие к предстоящему разговору, он заранее сбивал цену, к тому же дразнил Пономаря, давая выход своему дурному настроению.
Через кухню мы проследовали в просторную комнату с красивым камином, гобеленовыми обоями и изящной ампирной мебелью. Стилевое единство несколько нарушалось длинной барной стойкой с кранами для пива и приспособлениями для приготовления коктейлей. Должно быть, Пономарь нашел замысел декораторов, оформлявших эту комнату, слишком пресным, и самостоятельно внес живописный штрих, напоминавший о тех далеких годах, когда он, трудясь барменом, разбавлял пиво стиральным порошком, а вместо шампанского лил в коктейли перебродившее столовое вино.
— Что у тебя с рукой? — спросил Пономарь у Виктора.
Виктор бросил на меня быстрый предупреждающий взгляд.
— Порезал, — небрежно проговорил он и в свою очередь поинтересовался: — Сань, у тебя-то все в порядке? Ничего не стряслось?
Пономарь уже усаживался в кресло, но при этих словах дернулся.
— Нет! — выпалил он. — А что должно было случиться? Почему ты спрашиваешь?
— Да выглядишь ты как-то неважно, — лениво пояснил Виктор. — Я уж подумал, не из-за нас ли так переживаешь.
Пономарь не заметил иронию в его словах.
— Спал мало, — скороговоркой ответил он. — Вчера двух телок взял, до утра с ними кувыркался.
Он схватил бутылку красного вина и стал открывать ее затейливым штопором. Однако делал это столь торопливо и с таким напором, что ухитрился загнать штопор в пробку под неправильным углом. Пробка крошилась и не шла. Пономарь бранился.
— Я за этот штопор восемьсот долларов отдал! — яростно шипел он. — В Париже покупал, в специальном магазине, где вина дорогие продают. А он, блин, вообще какой-то левый. Я в следующий раз специально в этот магазин приеду, директору в зад его воткну. Пусть знает, сука, как нормальных людей за лохов держать.
— Давай я попробую, — предложил я, забирая бутылку из его плясавших пальцев.
Пока я открывал бутылку, Пономарь шагнул к окну, и, отодвинув тяжелую, в золоте, портьеру, выглянул наружу.
— Кого ты так боишься? — все с той же насмешкой осведомился Виктор.
Пономарь поспешно отпрянул от окна.
— Никого я не боюсь! С чего мне бояться? Вы будете про Лихачева слушать или нет?
— Будем, конечно, — миролюбиво отозвался Виктор. Доведя Пономаря до нужной кондиции, он успокоился.
Я разлил вино в бокалы. Пономарь схватил свой, а Виктор бокал отодвинул, прошелся вдоль стойки, подозрительно понюхал несколько бутылок, наконец, выбрав одну, с виски, плеснул немного в стакан и уселся на диване.
— Короче, уломал я Лихачева, — с нескрываемой гордостью сообщил Пономарь. — Согласился он нам помогать.
Виктор, который в это время пил виски мелкими глотками, даже поперхнулся.
— Да он нам уже помог, — пробормотал он, кашляя. — Спасибо ему, конечно. Можно теперь нас в покое оставить? Вот просто взять и не трогать?
Пономарь пропустил эту реплику без ответа.
— Лихачев все на Храповицкого валит, считает, что это тот во всем виноват, — продолжал Пономарь. — Зарвался, беспредельничал, в грош никого не ставил, Лихачева хотел с должности снять — в общем все в таком роде. Он мне часа два свои обиды высказывал.
— Ясное дело, мы во всем неправы, — проворчал Виктор. — Вот если бы Храповицкий его и вправду с должности снял, то был бы Лихачев во всем виноват.
— Что он предлагает? — спросил я.
Пономарь моргнул.
— Условный срок, — ответил он коротко.
