— Да нет, — промямлил Ефим. — Я бы понял...
— Конечно, ты бы не подумал, — засмеялся Владик. — Потому что ты вообще обо мне не думал. Я осознал это чуть позже. Когда пришел к тебе за деньгами для поступления в институт
— Но у меня не было! Не было! — выкрикнул Ефим в отчаянии. — Ну, можешь ты, в конце концов, меня простить или нет? Я готов исправить прошлое. Нельзя же жить обидами на отца.
— Ты не отец мне, — ответил Владик бесстрастно. — Так, однофамилец. И я все давно простил тебе. Даже сегодняшний твой визит я тебе прощаю. Иди себе с Богом, Ефим Соломонович.
— Но почему? Почему? — восклицал Ефим, протягивая к Владику руки. — Я же пытаюсь тебя защитить!
— Или себя? — остро взглянул на него Владик. — Что тебя беспокоит? Что меня убьют из-за того, что вы с Храповицким не поделили очередную десятку миллионов? Или что об этом напишут в газетах и кто-то узнает подробности твоей биографии, которые ты так хотел бы скрыть? Ты ведь стыдишься меня, да? Кидалой, поди, считаешь? Тебе бы не хотелось, чтобы кто-то говорил, что у Ефима Гозданкера сын — кидала?
Ефим вскочил, красный и взволнованный.
— Владик, я клянусь тебе! — задыхаясь, заговорил он. — Я никогда! Никогда в жизни не посмел бы тебя осуждать! Чем бы ты ни занимался!
— Вот и хорошо, — холодно ответил Владик. — Потому что мне дела нет до того, что ты обо мне думаешь.
Он нажал кнопку селектора, и на пороге возникла секретарша.
— Проводи, пожалуйста, Ефима Соломоновича, — попросил ее Владик. — Он уже уходит.
Ефим тяжело потоптался на месте и, избегая смотреть на секретаршу, выхватил из ее рук свое пальто. Натягивая его на ходу, он грузно шагнул к выходу.
— Давайте я помогу, — предложила секретарша, видя, что он не может попасть рукой в рукав.
Ефим машинально подчинился, и она заботливо поправила ему задравшийся воротник. Уже у двери Ефим повернул к Владику враз постаревшее лицо с мокрыми от слез глазами.
— Прости, — сказал он.
Владик не ответил. Он стоял, отвернувшись к окну.
Когда Ефим ушел, секретарша вернулась в кабинет. Владик по-прежнему стоял у окна, положив на холодное стекло свою худую руку с чуткими нервными пальцами.
— Вам что-нибудь нужно? — спросила она.
Разумеется, до нее доходили слухи о сложных взаимоотношениях ее начальника со своим знаменитым отцом. Она понимала, что случилось нечто экстраординарное, но не знала, как еще выразить ему свое сочувствие. Ей вдруг захотелось погладить его по острому плечу.
— Нет, — ответил Владик не оборачиваясь, каким-то сдавленным, не своим голосом. — И не пускай ко мне, пожалуйста, никого. Я что-то неважно себя чувствую.
— У вас через час встреча с Сушаковым, — робко напомнила секретарша. — Отменить?
— Нет, — ответил Владик. — Не надо ничего отменять. Я поеду.
4
— Ты что такой пришибленный? — весело спросил Пономарь, когда Владик Гозданкер вошел в банкетную комнату ресторана. — Скоро конкурс красавиц. На девчонок симпатичных поглазеем. Резерв для себя отберем. А то старые уж надоели. Как с сестрой в кровати лежишь.
Ресторан принадлежал Пономарю и был один из самых дорогих в городе. В кроссовках сюда не пускали по личному приказу Пономаря, хотя директор и умолял сделать послабление для уральской бизнес-элиты, любившей щегольнуть спортивной одеждой. Но, несмотря на упускаемую прибыль, Пономарь был непреклонен и держал фасон.
Сам он в одном из своих неизменных светлых щегольских костюмов возвышался над столом, окруженный белоснежными салфетками и кокетливыми подушками. В отличие от угрюмого Владика, он сиял розовой лысиной и всеми ямочками своего младенческого лица.
— Отец ко мне заезжал, — все еще хмурясь, пояснил Владик. — Битый час ни о чем говорили.
Он опустился на диван напротив Пономаря и рассеянно оглядел накрытый стол.
— Знаешь, как с родственниками? Чем меньше их видишь, тем больше их любишь. Ну, и соответственно, наоборот.
— А чего это он вдруг про тебя вспомнил? — удивился Пономарь. — Выпьешь что-нибудь?
Владик сделал протестующее движение и взял в руку приборы.
— Думает, что мне угрожает опасность. Приехал предупредить, — он машинально покрутил в руках вилку и нож и отложил их в сторону.
При слове «опасность» Пономарь забеспокоился. Его рука с бутылкой замерла над бокалом.
— Тебе? Опасность? Какая опасность? — встревожился он.
— Откуда я знаю? — рассеянно пожал плечами Владик, явно думая о другом. — Отец говорит, что это Храповицкий взорвал Сырцова. И наверняка устроит что-нибудь подобное и мне, чтобы досадить отцу.
— Глупости! — безапелляционно заявил Пономарь, сразу успокаиваясь. — Сырцова не Володька глушанул. Я, кажется, знаю, кто там сработал, — прибавил он в своей отрывистой невнятной манере. — Только вот не пойму, зачем.
— Кто же? — полюбопытствовал Владик. Он наконец выбрал большой апельсин из стоявшей поодаль тарелки с фруктами и принялся его чистить.
— Да какая разница! — поморщился Пономарь. — Я в чужие дела не лезу и тебе не советую. Тем более что с этим покушением столько наворочено, что сроду не разберешься. Если его убить хотели — то это одно. А если что-то другое... — он замолчал, озадаченно глядя перед собой. — Нет, не понимаю, — искренне признался он. — Как-то погано тут все. Грязно. Грязи не люблю.
— Выяснится, — равнодушно заметил Владик.
— Конечно, выяснится, — хмыкнул Пономарь. — Пусть они там хоть все друг друга переубивают. Главное, чтобы не нас! Верно? — Он вновь улыбнулся и потрепал Владика по плечу через стол.
Владик поежился и не ответил.
— А у меня тут на днях тоже неприятность приключилась, — принялся рассказывать Пономарь. — Был у меня Виктор Крапивин. Помнишь, я говорил тебе, что он раньше срока бобы из фирмы вытащить хочет?
Владик положил недочищенный апельсин на тарелку.
— Помню, — настороженно сказал он. — Но ты обещал с ним переговорить. Убедить его не делать этого.
— Легко сказать! Убеди его, попробуй! Весь вечер скандалили. Такой базар поднял насчет своих бабок. Туши свет. Уперся — и ни в какую. «Фирма лопнет! Все развалится!» — передразнил Пономарь. — Я уж и так давил и эдак. Довел он меня. Думал уже: сейчас врежу ему, чтоб угомонился.
— Ну и чем закончилось? — нервно спросил Владик.— Уговорил?
— Еле-еле! — Пономарь осуждающе покрутил головой. — Доломал я его кое-как. Орал, что тебе башку снесет. Снесет он! Лучше бы сейчас о своей голове думал! Видишь, как у них там все закрутилось.
Не скрывая своего злорадства, Пономарь принялся за еду.
— Мне, собственно, Боня помог, — усмехнулся он. — Он по дурости про завод разболтал. Молодец, кстати. Зря ты ему запрещал мне говорить. Мне-то можно. Я же тебе добра желаю. Ну, а он как понес про Ельцина, про ваш контракт, тут Виктор и загрузился. А как у вас вообще с этим контрактом? Движется?
