Конференцию вел пресс-секретарь Храповицкого, он же и писал ему выступление. Я только успел наспех просмотреть текст и вычеркнуть пару топорных выпадов в адрес налоговой полиции. Конца войны пока еще не предвиделось, и, с моей точки зрения, у нас было достаточно времени, чтобы наговорить друг другу оскорблений.
Свою речь Храповицкий произнес со сдержанной эмоциональностью, не заглядывая в лежавшую перед ним бумагу. В черном костюме-тройке, поджарый и подвижный, с воспаленными горящими глазами, он походил на опасного зверя, которого раздразнили и который приготовился к прыжку. Он бил хвостом и угрожающе топорщил шерсть.
Начал он с огромного вклада в экономику губернии, вносимого нашим холдингом, и, завысив цифры наших налогов, продемонстрировал залу благодарности от налоговой инспекции, считавшей нас, в отличие от своих коллег из налоговой полиции, образцовыми налогоплательщиками.
Затем он перешел ко вчерашнему обыску и пустился в подробности погрома. По тому, как затихли журналисты, я догадался, что он сумел произвести впечатление. Когда он, разумеется, сгущая краски, повествовал об эпизоде с двумя женщинами, едва не погибшими от жестокости полицейских, в зале раздались всхлипывания. Возможно, обе умиравшие дамы присутствовали здесь и не могли удержаться от жалости к себе.
Завершил он картиной чудовищных последствий того, что случится, если наша славная компания вынуждена будет приостановить свою работу в результате чинимого нам произвола. С некоторыми преувеличениями это грозило области полным развалом губернского бюджета, многотысячной безработицей и взрывом социальной напряженности.
— Можно задавать вопросы! — призвал пресс-секретарь.
Свободная пресса делилась на тех, кому платили мы, и на тех, кому платил Гозданкер. Храповицкий, подобно большинству людей своего круга, журналистов недолюбливал, уверял, что от них одни неприятности и что ими движет лишь жадность да зависть, которую они выдают за обостренное чувство справедливости. Их готовность сочинять все, что угодно, за пару сотен долларов его коробила.
Я полагал, что есть единственный способ заставить их писать правду — это перестать покупать их вранье, и даже предлагал ему попробовать. Но на это он обычно мне возражал, что они все равно найдут, кому продаться. А говорить правду они не умеют от природы.
Начали наши, которые, находясь в своем стане, чувствовали себя более уверенно.
С первых рядов вскочила бойкая приземистая татарочка из новостей и, сверкая на Храповицкого сливовыми глазами из-под непослушной челки, выпалила:
— А как относится ко всему этому губернатор области? Храповицкий что-то быстро черкнул на бумажке и передал мне.
— Я, конечно, не могу делать заявлений от лица губернатора, — принялся объяснять он. — Но полагаю, что он, как и все мы, заинтересован в стабильности нашей региональной экономики...
«Это твое чудище? — прочитал я торопливые каракули. — Не мог найти посимпатичнее?!» Посимпатичнее я найти не мог. С этим в журналистских кругах обстояло совсем туго. Красивые девушки если и возникали в медийном пространстве, то ненадолго. Как правило, лишь для того, что стать подругами героев своих репортажей и переквалифицироваться в крыс.
«Ты посмотри, как она сексуально держит микрофон, — написал я в ответ Храповицкому. — Тебе же нравятся аппетитные».
Продолжая отвечать, он прочитал мою записку, поперхнулся от возмущения и сбился. Он на дух не выносил аппетитных. Точнее, находил тошнотворными всех женских особей, весивших больше сорока килограммов.
Татарочку сменил разбитной и небритый очкарик, который на телеканале Гозданкера вел экономические программы.
— Мне хотелось бы обратить ваше внимание, — пришепетывая, напористо затараторил он, — на то, что...
— Обращайте, если хотите, — снисходительно разрешил Храповицкий, ловко сбивая его с темпа.
Очкарик сглотнул.
— Так вот, — продолжил очкарик, хотя уже и не с прежним натиском. — Согласно оценкам экспертов, которые основываются на цифрах ваших официальных отчетов, ваши компании занижают прибыль, получаемую от реализации нефти. По сути, практически вдвое. Как вы прокомментируете это заявление?
Храповицкий озадаченно почесал в затылке.
— Что-то больно мудрено вы выражаетесь. А эксперты — это случайно не вы с вашим оператором? — поинтересовался он. — Вы, кстати, там новых тайных скважин не откопали?
Зал грохнул. Очкарик густо покраснел.
Тайная скважина была хитом прошлого сезона. Год назад, летом, где-то под Средней Тухловкой, километрах в трехстах от Уральска, в местный пруд загадочным образом попал мазут. Скорее всего, кто-то из перевозивших его шоферов по пьянке разбил машину. Пара гусей и выводок уток, нырявших в пруду, перемазались мазутом с лап до головы и нашли свою бесславную кончину. Владельцы безвременно почившей птицы подняли шум и принялись писать повсюду письма, требуя наказать неизвестных злоумышленников.
Очкарик вместе со своей съемочной группой провел журналистское расследование и объявил в телеэфире, что обнаружено укрытое от государства нефтехранилище, принадлежащее Храповицкому. Поначалу поднялся переполох. Но мы подали в суд и выиграли. Очкарик вынужден был принести нам извинения, а Гозданкеру как владельцу телекомпании пришлось даже что-то заплатить.
С прибылью ведущий аналитик, к слову сказать, тоже погорячился. Хватил через край. Прибыль мы не занижали. Мы ее вообще не показывали. Как и вся страна, мы самоотверженно работали себе в убыток. По нам, кстати, это было видно.
— А правда ли, что вашему близкому родственнику, работающему у вас в холдинге, уже предъявлено уголовное обвинение?
Это, разумеется, снова вылезли наймиты Гозданкера. После чего пресс-секретарь лишил их возможности проявлять свое праздное любопытство и предоставлял слово только нашим честным ребятам. Далее характер вопросов стал предсказуемым.
В конце поднялся редактор газеты для огородников под названием «Твой сад», белобрысый парень с деревенской дурашливой внешностью, завсегдатай всех пресс-конференций. Его неподдельный идиотизм внушал невольную симпатию даже Храповицкому.
— Я, собственно, хотел узнать, как, по-вашему, отразятся вчерашние события на дачниках? — спросил он, невинно глядя на Храповицкого своими заспанными глазами.
По залу прокатился смех.
— Капусты станет меньше, — сурово ответил Храповицкий.
Пресс-секретарь объявил конференцию законченной. Раздались аплодисменты нашего коллектива, считавшего, что шеф был на высоте.
3
В среду Храповицкий вызвал меня, едва я появился на работе. Сидя за столом, он просматривал отчеты о вчерашней пресс-конференции, скептически хмыкал, крутил головой, морщился и гримасничал. Про себя я отметил, что он вновь был в черном костюме и что со времени обыска в его наряде не наблюдалось свойственного ему жизнерадостного буйства красок.
