Мы с Гошей прочли афишу и переглянулись.
— Не смешно, — решил Гоша.
— Глупо, — подтвердил я.
Я отдал свою повестку дежурному на проходной, он велел мне подождать и куда-то позвонил. Минут пятнадцать я мерил шагами коридор, потом по лестнице спустился толстый мужчина в штатском и, подойдя ко мне, внушительно произнес:
— Майор собственной безопасности Кожемякин. Следуйте за мной, я вас проведу.
— Ухты! — восхитился я непривычным для меня словосочетанием. — Значит, вы отвечаете за свою собственную безопасность?
— Ну да, — удивился он. — А за чью же еще?
— А кто же тогда отвечает за безопасность Родины? — поинтересовался я.
— Есть кому отвечать, — туманно ответил он.
По коридорам и лестницам он отвел меня на третий этаж и постучал дверь одного из кабинетов. Нам открыл майор Тухватулин, тот самый, который проводил обыск в кабинете Храповицкого. При виде меня его узкие азиатские глаза округлились от изумления.
— Я же Решетова вызывал, — пробормотал он озадаченно.
— Здравствуйте, — любезно произнес я, желая произвести на него благоприятное впечатление своей обходительностью.
У меня не получилось.
— А Решетов-то где? — рявкнул Тухватулин майору безопасности, игнорируя мое приветствие.
— Вот этот и есть, — растерянно развел руками тот. — Решетов-то. А никого другого и не было.
— Он же говорил, что он Лисецкий?
— Кому говорил? — не понял безопасный майор.
— Да зачем вам Лисецкий, — вмешался я в их диалог, — если вы Решетова вызывали?
— Наврал, значит! — догадался Тухватулин. И зловеще добавил, переходя на «ты»: — Обманул органы! Плохо ты кончишь, Решетов, с такими шутками. Свернут тебе шею.
— Скорее бы уж, — заметил я, проходя в тесный кабинет с казенной мебелью. — А то все только обещают.
Я не успел сесть на стул, как у него зазвонил телефон. Он сорвал трубку.
— Да. У меня. Так точно, — отрывисто говорил он, косясь в мою сторону. — Есть.
— Пойдем. — Это уже предназначалось мне. — Генерал лично будет разговаривать с тобой.
В его тоне звучала явственная ревнивая неприязнь. Наверное, будучи усердным карьеристом, он полагал, что генералу было бы полезнее провести время в беседе с ним, Тухватулиным, чем с законченным лгуном и аферистом вроде меня.
Меня вновь повели подлинным узким коридорам. Мы вошли в приемную, где возле телефонных аппаратов дежурил высокий прилизанный парень в форме, исполнявший обязанности адъютанта генерала и его же секретаря. И наконец оказались в кабинете Лихачева.
2
Генерал сидел за письменным столом и, водрузив на кончик носа узкие очки в прямоугольной металлической оправе, просматривал какие-то документы. Это был высокий сухощавый блондин лет пятидесяти или около того. Его правильные черты, голубые глаза и прямой нос напоминали о тех давно ушедших временах, когда при приеме в КГБ, где генерал прослужил более двадцати лет, предпочтение отдавалось обладателям славянской внешности.
— Разрешите войти? — гаркнул с порога Тухватулин, выкатывая впалую грудь.
— Входи, — охотно отозвался Лихачев, переводя насмешливый взгляд с меня на своего подчиненного.
Держался Лихачев всегда запросто, без начальственного апломба и, несмотря на то что мундир был ему к лицу, чаще носил цивильные костюмы и светлые рубашки без галстука.
— Вот, привел, товарищ генерал, — отрапортовал Тухватулин. — Это он тогда себя за губернаторского сына выдавал. Этот Решетов. Раскрутил я его. Сам признался. Можно протокол оформлять. Дело заводить за дачу заведомо ложных показаний и препятствие следствию.
Генерал снял очки и поднялся из-за стола.
— Правда, что ли? — спросил он с искренним любопытством, подходя ко мне и пожимая мне руку.
— Ну, не вашим же сыном мне было представляться, — ответил я с достоинством.
— Наглец, — сказал генерал беззлобно. И дружелюбно хлопнул меня по плечу.
У Тухватулина отвисла челюсть. О наших прежних отношениях с Лихачевым он, разумеется, не знал.
— Ты иди, — кивнул Лихачев Тухватулину. — Займись чем-нибудь. Рапорт какой-нибудь напиши. Мы тут вдвоем поговорим. Только повестку ему не забудь отметить, а то его не выпустят.
Тот попятился и исчез за дверью.
— Садись, — пригласил генерал. — Закуривай, если хочешь.
Я сделал и то и другое. Лихачев опустился в кресло напротив меня, тоже взял сигарету, пару раз коротко затянулся и раздавил окурок в пепельнице. Сегодня в его порывистых движениях чувствовалось скрытое возбуждение. Я догадался, что он пребывал в охотничьем азарте.
— Ну что? — спросил генерал, подмигивая. — Удивляешься? Дескать, как же так? Вроде дружили мы с твоим шефом. Обнимались-целовались. На губернаторском балу танцевали, как шерочка с машерочкой. И вдруг на тебе! Прошла любовь.
Я промолчал. Возможно, он ощущал некоторую неловкость и хотел ее преодолеть, придав нашему разговору прежний дружеский характер. Вообще-то он любил подурачиться и подурачить. Но в этой ситуации помогать ему я не собирался. Мы были по разные стороны баррикад, и я ему не доверял. Да и шутливость его в сложившихся обстоятельствах казалась мне довольно искусственной.
— Вот и он не понимает, — продолжал генерал в том же тоне. — Друг-то мой закадычный, Владимир Леонидович. Терзается сомнениями. Отчего я его разлюбил? Что не так? — Генерал скорбно покивал. — А я ведь его не разлюбил. Ни в коем разе! Наоборот! Я его, кстати, видел на днях, — перебил сам себя Лихачев. — В Москву меня вызывали. Приезжаю в аэропорт, прохожу через ВИП-зал, мне по штату так положено. Билеты мне выписывают на первый ряд. Заметь, я не просил. Мне без разницы, где в самолете мучиться. Меня хоть в багажное отделение помести, только в газету не заворачивай. А летел я этой «тушкой» маленькой, в которых бизнес-класса нет. Ну, ладно. Иду в самолет, сажусь на свое место. Подходит стюардесса, девчонка лет двадцати, и мне писклявым голосом сообщает: на этих местах сидеть нельзя! Постойте, говорю, как нельзя? У меня же в билете указано. Заметь, я в мундире. При погонах. Начальство московское требует, чтоб при полном параде мы туда являлись. Генерал-лейтенант как-никак. А она: на этих местах сидит Владимир Леонидович. И второй ряд не занимайте. Там его охрана располагается. Я, знаешь, перепугался весь!
Генерал схватился за голову и съежился, показывая, как он перепугался.
— Заметался! Простите, говорю, великодушно, что рылом не вышел. Зарвался, говорю. Собрался с охраной своего друга рядышком побыть. На одной скамеечке. Про него-то самого уж я, конечно, не мечтаю. Но с охраной, думал, мне можно. Хорошо, что вы меня одернули. Спасибо вам. Извините, говорю. Погорячился. Не знал, что тут такие важные люди. Сам Владимир Леонидович! Да!..
