Надежда Николаевна обожала разгадывать криминальные загадки.
По иронии судьбы ее многочисленные знакомые все время попадали в сложные
ситуации, в которых не обходилось без криминала. И Надежда всегда оказывалась в
нужное время в нужном месте, чтобы с головой влезть в какую-нибудь
подозрительную историю. И выйти из нее с победой и без потерь.
Муж Надежды Сан Саныч эту ее склонность очень не одобрял. И
даже неоднократно ругался с Надеждой по этому поводу, хотя, как уже говорилось,
по натуре был человек на удивление вежливый и спокойный. Он утверждал, что
Надежда сама, по собственной воле ищет сомнительных приключений и неприятностей
на свою голову. И что это добром не кончится. И что нельзя раз за разом
безнаказанно искушать судьбу. И что сколько веревочке ни виться, а кончик
будет. И еще много всяких слов на эту тему.
Тысячу раз давала ему Надежда честное-пречестное слово, что
больше никогда и нигде, ни под каким видом и ни при каких обстоятельствах она
не вмешается ни в одну криминальную историю! Однако по прошествии некоторого
времени все начиналось сначала. Всему виной было пресловутое любопытство.
Вот и сейчас, узнав по телевизору про убийство Елены
Серебровской, она вдруг почувствовала жжение в корнях волос, ей показалось
даже, что волосы зашевелились.
Надежда Николаевна очень удивилась: кто ей эта журналистка?
Жалко, конечно, но мало ли людей убивают? С чего это волосы дыбом встали?
Она подошла к зеркалу, и тут же смерть Елены Серебровской
выскочила у нее из головы. В зеркале отражалась жуткая, изможденная физиономия
под цвет зеленого спортивного костюма. Глаза казались неестественно
вылупленными, а щеки, наоборот, глубоко запали. Нос заострился – странно,
Надежда думала раньше, что так бывает только у покойников. Впрочем, у нее как
раз и вид был соответствующий – краше в гроб кладут.
Впечатление довершали волосы – торчат во все стороны, как у
соломенной куклы, на корнях предательски пробивается седина, а сами какие-то
пегие.
– Боже мой! – в ужасе вскричала Надежда. –
Как я могла допустить такое? И как Саша меня выносит? Я бы на его месте
немедленно выбросила меня на помойку! Уже больше месяца я болтаюсь по квартире
в таком жутком виде, удивительно, как у него хватило терпения!
Она тут же закашлялась – таким образом ее многострадальный
организм напоминал, что он ни в чем не виноват, что его долго травили
антибиотиками, не давали дышать свежим воздухом и вообще всячески над ним
издевались. И Надежда Николаевна вспомнила, как ей было худо, как не спала она
ночами, а потом совершенно ослабела от слоновьей дозы лекарств.
«Хорошо хоть хватило совести убирать на день постель и не
шляться по квартире в халате и ночной рубашке! – подумала она. – Но
этот ужасный помятый костюм я сегодня же выброшу!»
Немедленно в парикмахерскую, решила Надежда Николаевна,
иначе она просто выдерет с корнем это безобразие, что у нее на голове. Однако
врачи строго-настрого запретили ей выходить из дома в слякоть и сырость.
– И что, – сказала Надежда появившемуся в прихожей
коту Бейсику, – мне теперь ждать до лета? Ну уж нет, закутаюсь как-нибудь,
салон-то рядом, а ты меня не выдавай.
Кот поглядел очень выразительно, только что лапой у виска не
покрутил, и Надежда сообразила, что муж, увидев ее с новой прической, все
поймет.
Она позвонила парикмахеру Зинаиде, у той как раз оказалось
окно. Надежда посчитала это руководством к действию и прямым указанием свыше,
надела непромокаемую куртку с капюшоном и теплые ботинки. Потом постояла
немного, чтобы голова перестала кружиться, сделала коту ручкой и поплелась в
салон, который, к счастью, располагался в соседнем доме.
Когда Надежда Николаевна вошла в парикмахерскую, Зина
заканчивала работать с предыдущей клиенткой.
– Надя, посиди минутку! – бросила она, увидев
Надежду в зеркале. – Вон журналы полистай… – Повернувшись к женщине
средних лет, на голове которой она создавала сложное сооружение из волос и
лака, Зинаида продолжила прерванный появлением Надежды разговор: – Это просто
ужас! Прямо на работе… А она была такая милая, такая лапочка! Я все ее передачи
смотрела! И причесана всегда хорошо… уж я-то понимаю!
– Говорят, там все было кровью залито, как… как на мясокомбинате! –
подала голос клиентка.
– Да что вы, милая, какая кровь? – Зина
отстранилась и любовно оглядела прическу. – Ее же задушили. Пакетом.
Надежда оторвалась от толстого глянцевого журнала и
повернулась к Зине:
– Это вы о Серебровской?
– Ну да, конечно! – Зина стряхнула с фартука
волосы и отступила на шаг. – Я же все знаю буквально из первых рук! Галя
ходит к ней два раза в неделю, прибираться и готовить… то есть ходила…
– Галя? – переспросила Надежда.
– Ну да, сестра моя двоюродная. Она ведь живет в
Петергофе, а там у них работы совершенно не найти, вот она и согласилась
работать у Лены… Ей очень удобно, у нее ведь двое детей…
– У кого двое детей? У Серебровской? – Надежда
честно пыталась следить за рассказом.
– Да Бог с тобой! У какой Серебровской? У Лены, слава
Богу, детей не было, а то бы сиротами остались… У Гали, у сестры моей
двоюродной, которая из Петергофа, двое детей, мальчик и девочка, так ей очень
удобно было: два дня в неделю поработает, а остальные свободна… Как она теперь
выкручиваться будет – ума не приложу! К Серебровской-то ее по знакомству взяли,
мама ее, тетка моя родная, с Марией Тимофеевной дружила…
– С кем? – снова переспросила Надежда. – Кто
такая Мария Тимофеевна?
– Ну что ты, Надя, какая непонятливая! – обиделась
Зина. – Мария Тимофеевна – это мама Ленина…
– Она тоже Серебровская? – уточнила Надежда.
– Ну да, – кивнула Зина. – Садись, Надя!
Предыдущая клиентка попрощалась и направилась к кассе,
Надежда устроилась в кресле.
– Боже мой! – Зина всплеснула руками. – До
чего же ты себя довела! Что у тебя с волосами? Это же не волосы, это какой-то
кошмар! Твои волосы только в фильме ужасов снимать!
– Болела… – вздохнула Надежда Николаевна.
– Сейчас все болеют, – подхватила Зина. –
Просто эпидемия какая-то! У кого грипп, у кого пневмония… ну это еще ничего,
пройдет, а Леночку-то убили… а она такая лапочка… и всегда причесана хорошо… я
все ее передачи смотрела! Но это ведь какой ужас – прямо на работе задушили!
Ведь у них там охрана…
Надежда Николаевна слушала Зинаиду вполуха. Она усиленно
пыталась вспомнить, где же она совершенно недавно слышала эту фамилию –
Серебровская. Лена Серебровская… Нет, не Лена.
– Что будем делать-то? – вторглась в ее мысли
Зинаида. – Ну, стричь – это однозначно. Красить, мелировать?
Надежда тряхнула головой и включилась в обсуждение. Порешили
на том, что красить обязательно, но поскромнее, учитывая Надеждино состояние
здоровья, однако Зина взяла с нее слово, что как только Надежда оклемается, она
придет снова, и тогда уже будет и мелирование, и колорирование, и еще много
всего сразу.
