Кленси пришел в восторг и ответил, пародируя американский акцент:
— Как янки говорят: «Кому звонить-то будешь?»
Я молчал, как будто у меня был выбор. Он сказал:
— Тот мужик, которым ты окно разбил… Хуже ты не мог никого себе выбрать.
— Я как-то не интересовался его рекомендациями.
Инспектор заржал. Он явно наслаждался.
— Тебе цены нет, Джек. Но этот тип, который в окно влетел, ты только догадайся, кто он такой.
— Понятия не имею.
— Да ладно, угадай.
— Мне плевать.
Кленси стукнул кулаком по столу:
— Сейчас ты перестанешь плевать. Он самый богатый бизнесмен в нашем городе. Его даже на звание «Человек года» выдвинули.
Тут пришел мой черед улыбаться. Я заметил:
— Достойнее, видать, не нашлось.
Теперь инспектор сел. Нас разделял стол. Кленси впился в меня глазами:
— Тебе в тюрьме не понравится, Джек.
— Тут ты прав.
— Хуже того, ты тюрьме не понравишься. Особенно если узнают, что ты был полицейским.
— Ты уж постараешься, чтобы узнали.
— Такие истории, Джек, распространяются подобно лесному пожару.
Я не ответил. Когда они начинают глумиться, лучше не вмешиваться, пусть стараются. Кленси добавил:
— Они уже становятся к тебе в очередь, Джек. Ты понимаешь, о чем я?
Инспектор встал и снова спросил:
— У тебя все есть — чай, сигареты, верно? — Он окинул взглядом пустой стол. — Не сомневаюсь, ты уже позаботился, чтобы тебе достали наркотики. Говорят, в тюрьме можно достать практически все. Мне пора — у меня гольф до обеда.
Кленси постучал в дверь, оглянулся и сказал:
— Я бы рад бросить тебе спасательный канат, сказать несколько теплых слов в трудную минуту…
Я встретился с ним взглядом и спросил:
— Потому что мы когда-то были друзьями?
— Увы, все что я могу сказать… Вероятно, ты считаешь, что я принес тебе плохие новости, но дальше будет только хуже.
Дверь открылась, и он вышел. Меня отвели назад в мою камеру. Мужик на второй койке мирно спал. Может быть, для него все худшее было уже позади. По прошествии нескольких часов в коридоре появился сержант. Ему было лет пятьдесят. Причем выглядел он плохо. Сержант подошел к камере и проговорил:
— Джек… вот… извини, что раньше не смог прийти…
Он передал мне сумку и добавил:
— Не хотел, чтобы наша молодежь меня застукала.
И ушел.
Я не мог вспомнить, как его звали. Лицо было слегка знакомым, но я не мог сообразить, кто он такой. Открыл сумку: сигареты, зажигалка, бутерброды, бутылка виски.
В 1888 году Уильям Блант сидел в тюрьме в Голуэе. Вот что он рассказывал:
Отношения между заключенными и надсмотрщиками были теплыми, потому что и те, и другие были выходцами из одного и того же класса, родились в деревне и от рождения отличались любовью к природе и одинаковыми добродетелями, недостатками и слабостями.
Из книги «Женщины тюрьмы Голуэя» Джеральдины Картин.
Я постарался растянуть виски надолго, пил маленькими глотками, чтобы хоть немного расслабиться. Не курил, пока более-менее не успокоился. Тогда достал одну сигарету. А… проняло сразу… Даже подумал, не съесть ли бутерброд. Есть не стал, но хотя бы прикинул: может, стоит. Засунул все остальное под подушку. Когда пришел молодой часовой с проверкой, он посмотрел на меня с подозрением. Если бы он вошел и начал обыск, я бы с ним подрался. Во всяком случае, я так думал. Но часовой прогремел ключами и пошел дальше.
Мой товарищ по камере зашевелился. Сначала застонал, потом осторожно сел. Из всех его пор так и разило алкоголем. Под пятьдесят, тощий, уже начинал лысеть, лицо красное. Одет сокамерник был в джинсы и рубашку от Келвина Кляйна. Я заметил, еще когда его переворачивал. Он неуверенно поднял голову, и я сразу догадался, что она у него разламывается. Он спросил:
— Кто вы?
— Джек Тейлор.
— Вы мой адвокат?
— Нет.
Он шевельнулся, стараясь найти положение, в котором бы не так болела голова.
— Вы здесь, чтобы вчинить мне иск… поговорить со мной?
— Нет… Я тут тоже пленник
— А…
Я немного подождал, потом спросил:
— Что, может помочь?
— Помочь?
— Да, прямо сейчас… что вам надо?
— Выпить.
— Ладно.
Я показал товарищу по камере бутылку. У него челюсть отвисла от изумления.
— Это шутка?
— Нет, это «Падди».
Его тело сотрясла крупная дрожь. Я нашел пустую чашку, налил туда немного виски и сказал:
— Держите обеими руками.
Сокамерник послушался. Умудрился выпить, но едва не забился в конвульсиях, когда жидкость достигла желудка.
— Подождите, вас может вырвать. Иногда с первым глотком так бывает, зато второй уже задерживается.
Он кивнул. По лицу бедолаги ручьями стекал пот. По прошествии нескольких минут он пришел в себя. Я воочию наблюдал изменения его физического состояния, по мере того как его тело цеплялось за эту предательскую помощь. Мужчина протянул чашку. Рука лишь слегка дрожала.
— Можно еще?
— Не спешите: нам это на всю ночь.
Я налил ему немного и предложил:
— Сигарету?
Он в изумлении тряхнул головой и проговорил:
— Господи, да кто вы такой?
— Никто… никто в глубокой жопе.
— Как и я.
МОНАСТЫРЬ СВЯТОЙ МАГДАЛИНЫ
Во время бесконечных молитв с четками в дни перед закрытием монастыря все девушки думали только об одном: о дне, когда они смогут свободно дышать и связывать перебираемые четки с чем-то, кроме наказания. Когда они наконец покинули прачечную, настоящего освобождения не наступило, потому что для них до конца жизни четки олицетворяли мучения.
У моего товарища по камере был дублинский акцент. Я достаточно долго служил в столице республики, чтобы распознать его. Я спросил:
— С юга?
— Да… а вы дублинец?
— Нет.
Мужчина вытер пот со лба и заметил:
— Я в Голуэе впервые.
— Ну и как, нравится?
Он улыбнулся, но лишь потому, что ему стало немного легче, и сказал:
