— Джек?
Я изучал меню и сказал:
— Только не пиццу.
— Я думала, ты любишь пиццу.
— Разлюбил.
Я заказал стейк и печеный картофель. Лицо Маргарет раскраснелось от ветра, глаза у нее были живые и довольные. Я заметил:
— Ты выглядишь так, будто только что услышала хорошие новости.
Она широко улыбнулась:
— Так оно и было. Я не хотела говорить тебе, пока не придет подтверждение, но у меня есть место для твоей мамы в «Кастлегате».
— «Кастлегат»?
— Это прекрасное заведение, у них огромная очередь. Там самое лучшее обслуживание. У них фантастическая репутация.
Я не знал, что ответить. Маргарет нахмурилась:
— Я что-то сделала не так? Слишком поспешила? Просто я знала, как ты беспокоишься.
Я взял ее руку:
— Я в восторге. Я чувствовал себя таким виноватым, так стыдился того, что бросил мать в той ночлежке. Спасибо от всей души.
Она просияла:
— Можно перевести твою маму немедленно.
— Я все сделаю завтра.
Когда мы вернулись домой, я любил Маргарет как будто в последний раз. Она сказала:
— Было замечательно.
Может быть, это перебор, но на самом деле стало значительно лучше. Маргарет нужно было рано вставать на работу, так что я выскользнул из постели еще до часу ночи. Она уже спала. Я коснулся ее лица кончиками пальцев, провел указательным пальцем по подбородку. Даже во сне в ней ощущалась сила.
Когда я вышел на улицу, мимо проехало такси, но я слишком хорошо себя чувствовал и решил пройтись. Меня переполняло ощущение благополучия, и я хотел им насладиться. Подходя к Ньюкасл, я краем глаза заметил припаркованный там черный фургон. Когда я поравнялся с машиной, дверь открылась, и, прежде чем я успел что-то разглядеть, я получил удар по голове.
Темнота.
Когда я пришел в себя, первым ощущением была сильная боль за глазами. Я сидел на жестком стуле, но не был привязан. Я находился в каком-то подвале, сидел в торце длинного деревянного стола. За мной стояли двое мужчин в черных капюшонах. Я посмотрел перед собой и увидел человека, сидящего за другим концом стола. За ним тоже стояли двое в капюшонах, как будто мы играли в шахматы для бедных. Вокруг стола выстроились люди в капюшонах с отверстиями для глаз, носа и рта. Одеты все были в темные повседневные одежды, но военного кроя.
Сидящий мужчина был грузным, я видел толстые запястья, пальцы как сосиски. Он свободно сложил руки, держался расслабленно. Сказал:
— А, Джек, позволь мне извиниться за способ твоей транспортировки. Удар по голове был нанесен профессионально. Немного поболит, но ничего серьезного.
Я обрел голос и проговорил:
— Рад слышать, твою мать.
Он улыбнулся, показав желтые зубы курильщика сквозь прорезь. За двумя стоящими мужчинами я заметил два металлических шеста, скрещенные на манер эмблемы. Толстяк проследил за моим взглядом и сообщил:
— Пики.
Я снова воззрился на него и спросил:
— Кто вы такие, военизированная организация?
Он засмеялся, повернулся, точно желая поделиться шуткой с друзьями, и сказал:
— Нет, но мы ведем войну.
Я вспомнил друга Джеффа, Пэта, которого подозревали в нападении на школьницу. Его арестовали, выпустили, а затем он был жестоко изуродован. Я догадался:
— Пикинеры… Господи, да вы та банда, которая едва не прикончила Пэта Янга.
Он кивнул, как будто кланяясь после удачного выступления, и это меня взбесило. Я закричал:
— Гребаные линчеватели.
И получил удар по голове. Толстяк сказал:
— Никаких ругательств, Джек. Если мы собираемся остановить ширящееся гниение, мы сами должны соблюдать стандарты во всех областях жизни.
Я потер голову:
— А стандарты устанавливаете вы, так?
Снова запятнанная никотином улыбка, затем мужчина встал, подошел к металлическим шестам и заявил:
— Остерегайся хорошей пики. В 1798 году во время восстания ими проще было пользоваться, чем мушкетом или штыком.
В голосе зазвучали гордость и восхищение. Он продолжил:
— Восставшие в основном пользовались пиками. Они особенно эффективны в ближнем бою, когда борьба идет один на один. Изначально пики были длиной шесть дюймов и заострены на конце. Рукоятка была тогда длиной примерно шесть футов, но мы позволили себе некоторые отклонения.
Я коротко рассмеялся и сказал:
— Вы не только это себе напозволяли.
В глазах толстяка вспыхнул гнев, из чего я понял, что ему не понравилось, что я его перебил. Он был из тех, кто привык, чтобы все слушали, когда он их поучает. Он кашлянул, и я расслышал свист в его груди. Он, несомненно, был заядлым курильщиком, а может, таковым и остался.
ПОРОЧНЫЙ КРУГ
Любил он выпить,
И это еще слабо сказано,
Потому что, по сути,
В этом была вся его жизнь.
Герард Ханберри.
Из поэмы «Трудные ночи»
Толстяк подошел к стене, взял одну из пик в руки, мягко провел пальцами по наконечнику и сказал:
— Позднее к острию пики стали добавлять крюки. Кроме всего прочего, их можно было использовать, чтобы перерезать поводья и сбрасывать всадников наземь.
Он продолжал воспевать смертоносную красоту оружия и его свирепую простоту. Я слышал, как парни за моей спиной переминаются с ноги на ногу. Они все это уже слышали. Я взглянул на их ботинки, поднял голову и сказал:
— Эти парни — полицейские.
Предводитель Пикинеров поднял пику над головой и крикнул:
— Мы все новые полицейские.
Он вонзил пику в центр деревянного стола, причем острие вошло в дерево примерно на три дюйма. Рукоятка дрожала — таким сильным был удар. Да, на меня это подействовало, я даже подскочил. Почувствовал, как меня охватывает ярость, и спросил:
— Этим вы уродовали того бедолагу? Сколько человек его держали?
Толстяк снова улыбнулся:
— Мы следили за тобой, Джек. В нашем городке ты тоже боролся со злом, которое остается безнаказанным. И ты был полицейским. Присоединяйся к нам.
Я потерял дар речи, хотелось рассмеяться, но потом сказал:
— Пошел ты куда подальше.
Он слегка покачал головой — нет, не от злости, скорее, от разочарования — и кивнул своим людям. Те схватили меня за руки, связали их за спиной, натянули мне на голову чехол без всяких прорезей для глаз или рта. Я спросил:
