— Как Стюарт?
Я не сразу понял, о чем она, потом ответил:
— Он в тюрьме, как он, по-твоему, может быть?
Кэти подумала и спросила:
— Ты на него работаешь?
— Хороший вопрос.
Она начала натирать стойку, которая и без того была в идеальном состоянии. Разумеется, это означало, что я должен убрать локоть и отступить назад.
— Это я настучала, — сказала Кэти.
— Что?
— На Стюарта. Выдала его.
Я просто обалдел, постарался прийти в себя, спросил:
— Ты позвонила в полицию?
— Конечно, в отдел по наркотикам.
Когда она это говорила, на ее лице сохранялось нейтральное выражение, абсолютно никаких эмоций. Когда я заговорил, я почти что заикался:
— Он был твоим другом.
Кэти презрительно хмыкнула:
— Стюарт торговал наркотиками. У таких людей нет друзей.
И у таких, как ты, подумал я. Сказал:
— Бедняге дали шесть лет.
— Достаточно времени, чтобы очиститься, как ты думаешь?
Я был слишком потрясен, чтобы сказать, что я думаю, поэтому пробормотал:
— Увидимся позже.
Я уже открывал дверь, когда Кэти крикнула:
— Мы закажем мессу за упокой души твоей матушки.
Жду не дождусь.
Позади паба имеется сарай, служащий гаражом, где Джефф хранит свой обожаемый «харлей». После Кэти и дочки мотоцикл он ценит превыше всего. «Харлей» был сделан по специальному заказу. Джефф содержит его в идеальном состоянии, тратит каждую свободную минуту на чистку, полировку, ремонт. В тех нескольких случаях, когда я видал мотоцикл, хром и металл сверкали. Если хотите познакомиться с настоящей страстью, спросите Джеффа о «харлее». Когда Джефф восхваляет свою машину, он перемещается в другое измерение. Чтобы понять такую страсть, я прочел «Паломничество на стальном коне» Гари Паульсена. Я смог представить себе, какую пылкую любовь может вызвать «харлей», но толком понять так и не сподобился. Фанаты «харлея» — просто люди другого сорта. Джефф когда-то сказал мне, что «харлей» ломается значительно чаще и с ним больше заморочек, чем со всеми другими мотоциклами, вместе взятыми.
— Тогда зачем с ним связываться?
На его лице отразился ужас, и он воскликнул:
— Да ты что, они ведь чистокровные. Ты же не отдашь лучшее, они так великолепно настроены. Поэтому лучше «харлея» нет ничего.
Сарай не был закрыт. Я открыл дверь и щелкнул выключателем. В центре стоял «харлей» в довольно плачевном состоянии. Я наклонился и взглянул на него спереди. Глубокие вмятины, на боку глина и грязь. Толстая покрышка колеса почти разодрана.
— Подглядываешь за мной, Джек?
Я выпрямился и повернулся к Джеффу. В правой руке он держал тяжелый гаечный ключ. Я бы не хотел анализировать, о чем в данный момент думал каждый из нас.
Я показал на мотоцикл:
— Ты попал в аварию?
Джефф выронил ключ — тот с противным звуком стукнулся о каменный пол — и двинулся ко мне. Но агрессивность испарилась. Он проговорил:
— Это не авария, да ты и сам знаешь.
Я пожалел, что бросил курить. Это определенно был подходящий момент для никотина. Сказал:
— Ты ведь мог его убить, Джефф.
Он кивнул, протянул левую руку к мотоциклу и почти нежно его коснулся:
— Я думал, что убил.
Я надеялся, что он будет все отрицать, а я, возможно, сделаю вид, что поверил. Я поинтересовался:
— Как ты его вычислил?
Джефф удивленно взглянул на меня и пояснил:
— У меня же паб, люди болтают. Пара стаканов виски за счет заведения — и ты знаешь все, что тебе нужно.
Затем он устало прислонился к мотоциклу и спросил:
— Ты сдашь меня?
Я уже хотел сказать, что это хобби его жены, но передумал и повернулся, чтобы уйти.
— Я сделаю вид, будто ты этого не говорил.
Джефф немного помолчал и произнес:
— Он это заслужил.
Мне нечего было сказать.
Даже самая хорошая погода
не в состоянии скрыть здесь хаос
и глубокую печаль, по мере того как
пасторальные сцены превращаются
в беспорядочные сельские развалины.
Я почти нюхом ощущал горькую
энергию перемен и неудач.
Я и сам, похоже, кувырком катился
вниз, от плохого к худшему,
от полубезработного частного
детектива к добропорядочному
гражданину и обратно вниз.
Джеймс Крамли.
«Последний приют»
Четыре недели промелькнули, слившись в боль, чувство вины, сожаление и смятение. Я все никак не мог забыть, как умерла моя мать. Одна, брошенная и испуганная. Я не пил, не баловался дурью, не курил. Эти три смертельных пристрастия постоянно терзали меня, я даже не могу понять, почему я не сдался. Я где-то слышал, что если тебе хочется изменить свою жизнь, свои привычки, ты должен начать с изменения своего поведения. Делай противоположное тому, что ты привык делать, и перемена наступит. Вот и я, вместо того чтобы продолжать собственное разрушение, занялся делом. Снова расспрашивал студентов, друзей и знакомых погибших девушек. Даже пил кофе с Ронаном Уоллом, надеялся что-нибудь из него выудить.
Ничего не выудил.
Прочитал Синга, снова перечитал. Я все никак не мог вспомнить то озарение, которое охватило меня перед смертью матери, оно ускользало, не давалось в руки. Ронан Уолл продолжал дразнить меня и осторожно провоцировать. Он знал, что я хотел бы свалить все на него, но у меня ничего не выходило. Я регулярно водил куда-то Маргарет, но отношения портились. Мне-то казалось, что я хорошо притворяюсь, веду себя почти нормально, пока она однажды не спросила:
— Ты где, Джек?
Мы ходили смотреть бразильский фильм «Город Бога», из которого я ничего не запомнил. Затем мы пошли в «Бреннанз Ярд» ужинать. Толстые бутерброды на темном, хрустящем хлебе, чай. Я ел, не ощущая вкуса. На ее вопрос я ответил:
— Я думаю о Багдаде, о тех страшных картинах, которые я видел по Си-эн-эн.
Солгал.
Маргарет покачала головой:
— Нет, ты говоришь неправду.
Было уже слишком поздно и слишком стыдно говорить: «Я думал о тебе, дорогая», отвечая женщине тем, на что она надеялась. Честно говоря, я был в нигде, в месте белого шума и серых видений. Маргарет взяла меня за руку и сказала:
