— Замерзли, a mhic?
A mhic! По-ирландски это значило «сынок». В мои юные годы это слово приходилось слышать постоянно. В Кладе пожилые люди всё еще употребляют его. В нем есть симпатия и нежность, иногда звучит выговор, но злость — никогда. Я улыбнулся:
— Видно, дождь пойдет.
Миссис Бейли оглянулась. Уж не знаю, каких призраков она видела. У меня была своя собственная команда. Она сказала:
— Разумеется, они снесут дом, построят на его месте какое-нибудь чудище, но Бог милостив, я к тому времени уже упокоюсь. Вы ведь знаете, мистер Тейлор, можно пережить свое время, и это очень печально.
Я подумал о Синге, его «Дейдре — дочери печалей». Почему-то я постоянно вспоминал эту пьесу, тот отрывок из нее, который я отметил красным и выучил наизусть. В пьесе Дейдре причитает, согнувшись и раскачиваясь. Она говорит с умершими людьми напрямую, вспоминая те радости, которые она пережила вместе с ними при их жизни, и впадая в отчаяние, потому что их у нее больше нет. Это трогало меня так, как я и не ожидал. Странное ощущение, нелепое по существу, что драматург говорит со мной… возможно, пытаясь меня чему-то научить.
Вот этот отрывок:
Это вы трое не увидите, как наступает старость и придет смерть; вы, которые составляли мне компанию, когда огни на холмах были загашены и звезды были только нашими друзьями. Я верну свои мысли назад от той ночи — это так прискорбно за неимением жалости — ко времени, когда ваши палки и плащи служили для меня маленькой палаткой под сенью березы, на сухом камне; хотя с того дня мои собственные пальцы будут строить для меня палатку, распрямляя волосы, спутанные дождем.
Я невольно начинал ценить Синга. Его язык задевал первобытные струны моих предков в моей душе, доставал до самого центра того, что делало меня ирландцем. Хотя, возможно, все потому, что я слишком давно не напивался. Вслух я сказал:
— Это так прискорбно за неимением жалости.
Миссис Бейли вскинула брови:
— Разве это не прекрасная мысль? Печальная, но истинная.
Пузырьки в моем стакане с водой умирали. Я произнес:
— Это Синг.
Она кивнула:
— Когда его пьесу ставили в аббатстве, случился большой скандал.
— Вы знакомы с Сингом?
— Я знакома со скандалами.
В дверь просунула голову Джанет, горничная:
— Миссис Бейли, вас к телефону.
— Я вернусь через минуту. Мне приятно побыть с вами.
Она с трудом поднялась со стула под хруст костей. Я полистал «Голуэй Эдвенчюрер» и начал читать статью о предстоящем литературном фестивале. Перевернул страницу, не сосредоточивая внимание на фотографиях, и даже не сразу заметил, что Джанет заглядывает мне через плечо, пока она не воскликнула:
— Вот ваш друг!
Я почти подскочил:
— Что?
Она наклонилась, показала пальцем на снимок и объяснила:
— Вот этот, я его встретила у вашей комнаты, он нес большой пластиковый пакет. Очень обходительный мужчина.
Я посмотрел на фотографию грузного человека, обладавшего примечательной внешностью и густой гривой седых волос, который вручал студенту премию. Внизу стояла подпись: «Профессор О'Ши с английского факультета университета передает приз за лучший очерк своему студенту, Корнору Смиту».
О'Ши… эта фамилия мне что-то напоминала. Сначала я пристал к Джанет:
— Расскажите мне… о моем друге. Ничего не упускайте.
Горничная заметно забеспокоилась, сморщила свое и без того до невозможности морщинистое лицо:
— Я что-то сделала не так?
— Нет, нет, он хотел устроить мне сюрприз.
Вот это уж точно.
Джанет нахмурилась и наконец сообщила:
— Это было некоторое время назад. Я убиралась на верхнем этаже, хотела помыть урны и увидела его у вашей двери. Он спросил, ваша ли это комната, сказал, что вы старые друзья, что он немного подождет — может быть, вы вернетесь. Он так почтительно разговаривал, сразу можно было догадаться, что он человек ученый, и одеколон у него великолепный.
Я мог себе его представить.
— А пакет… вы видели, что в нем?
Глаза горничной прояснились.
— Вот тут я удивилась. Мне показалось, что в пакете цветок или растение. Он держал его, прижав к груди, как будто пытался спрятать. Это были цветы?
— Да, вроде того.
Создавалось впечатление, что миссис Бейли в ближайшее время не вернется, так что я взял ее стакан и протянул Джанет:
— Ваше здоровье.
— Ой, не знаю, стоит ли. У меня голова будет кружиться.
Я одарил ее своей лучшей улыбкой, фальшивой насквозь, и сказал:
— Это неплохо, если покружится.
В ту ночь я долго ворочался, пытаясь вспомнить. Затем сел: в тот раз, когда я был в магазине Чарли Бирна, Винни представил меня профессору, специалисту по Сингу. Этот профессор и был изображен на фотографии.
Я позвонил Винни в книжный магазин Чарли Бирна. Он спросил:
— Как продвигается изучение Синга?
— Прекрасно. Слушай, ты помнишь профессора О'Ши?
— Разумеется. Я тебя с ним здесь познакомил, он эксперт по Сингу. Тебе стоит пойти к нему и поговорить, если хочешь по-настоящему разобраться.
— Именно это я и собираюсь сделать. Винни поколебался, потом попросил:
— Постарайся проявить как можно больше такта, Джек.
— Что?
— Его жена умерла несколько лет назад, детей не было. Я думаю, он страдает от одиночества.
— Я знаю, что это такое.
— Мы получили новые книги: Даниель Бакмен, К.Т. Маккаффри, Джон Старли, Деклан Бёрк и много другого.
— Отложи для меня.
— А как же!
— За мной пинта.
— За тобой целый эшелон пинт.
Клик.
В телефонной книге нашелся адрес профессора:
Креснт, 29
Голуэй
Старый Голуэй, возможно, старые деньги.
Я собирался это выяснить в ближайшее время.
Из глубины зеркала на меня смотрел
мертвец. Его взгляд, направленный
мне в глаза, я так и не смог забыть.
Эли Визель.
«Ночь, рассвет и несчастный случай»
Рано утром я послушал новости. Жестокие бои на окраине Багдада. Американцы захватили аэропорт и переименовали его в «Багдад Интернешнл».
