– От себя не убежишь, – сказала она уже мне вслед.
У меня не было времени вдумываться в тонкий смысл последних слов, я опасался, что киоск на перекрестке будет закрыт. Но нет, работал. Я уже знал – продавца зовут Игорь, он запомнил меня по первой бутылке и, не спрашивая, вынул из холодильника вторую. Красное мускатное стоило четырнадцать гривен, другими словами – ничего не стоило.
– Ты еще не закрываешься?
– Я до трех, – успокоил меня Игорь.
– Дня?
– Ночи! – весело ответил он.
– Тогда до скорой встречи.
Встреча действительно оказалась скорой – через полчаса мы с Жанной подошли к киоску и взяли еще три бутылки красного мускатного.
– Неужели есть место, куда нас пустят с таким количеством своего алкоголя? – спросила Жанна.
– Есть такое местечко, – ответил я. – Совсем рядом.
И снова промелькнули перед нами крокодил в наморднике, игуана с сонным взглядом, разметавшаяся посреди площади собака – и мы оказались у зацелованного Ленина с красными губами и со сбитым носом.
– Какой ужас! – вскричала Жанна. – Ты ведешь меня в свой номер! Я узнала это место – ты ведешь меня в свой номер!
– Раньше говорили – номера.
– Да, кажется, так и говорили, – подтвердила Жанна. – Ты меня не обидишь?
– Как получится.
– Ну, что ж... Пусть так.
Лоджия в моем номере состояла как бы из двух частей – помимо основной площади был еще отсек, вроде кладовки, но открытый, с отдельным освещением. Там никто не мог нас увидеть, не смог бы достать ни один злоумышленник, на какое бы дерево ни забрался, на какой бы крыше ни расположился. В этом отсеке мы и накрыли журнальный столик.
Вечер был темен и свеж, деревья шумели на сильном ветру, но в нашем закутке было настолько тихо, что даже высохшие свои плавки я оставил на перилах, не опасаясь, что их унесет ветер. Совсем рядом, за деревьями, бухали в берег волны, докатившиеся от самой Турции, в ресторане Славы Ложко громыхал оркестр, а сам Слава в перерывах читал свои шаловливые стихи о том, как красиво он любил красивых женщин.
А мы с Жанной пили красное мускатное, смотрели друг другу в глаза, произносили двусмысленности, невинно касались друг друга ладошками и весело смеялись над разными забавными случаями, происшедшими в нашей жизни совсем недавно и совсем давно.
А потом, когда кончилась вторая бутылка, я сказал, что пора спать.
– Но у нас есть еще вино! – удивилась Жанна.
– Выпьем утром. И только тогда ты поймешь, что такое настоящее, холодное, красное мускатное... Ну, и так далее.
– Я смотрю, ты большой любитель шампанского? – спросила Жанна с некоторым подозрением в голосе. Второй раз за сегодняшний вечер она задала мне этот вопрос.
– С Жорой я пью мадеру. С директором Дома творчества – коньяк. С тобой – шампанское. А в Запорожье у меня есть друг Владимир Иванович Подгорный, ректор местного машиностроительного института... Так вот с ним мы пьем самогон, который производит его столетняя мать. Вопросы есть?
– Наливай, – бесшабашно махнула Жанна рукой, и я разлил остатки шампанского из второй бутылки. – Только это... Я буду спать отдельно. Мы ведь об этом уже договорились? Ты ведь сдал мне свободное койко-место?
– Не возражаю.
И я действительно не возражал. Я уже получил от этого вечера так много, что еще чего-то... Это уже казалось излишним.
Мы легли отдельно.
И погасили свет.
Но дверь на лоджию была распахнута. Там, невидимые в темноте, шумели деревья, грохотали волны, надсадно сотрясал воздух ложковский оркестр, заглушая все остальные оркестры Коктебеля.
– Мне холодно, – сказала Жанна. – Одной простыни недостаточно. Сентябрь все-таки.
– Одеяла в шкафу, – ответил я.
И заволновался, задергался, понял – сказал что-то не то, несуразное, может быть, даже опасное. Но шампанское сделало свое дело. Пока я сообразил, что к чему, было уже поздно. Жанна встала, в легких сумерках нашла шкаф, открыла дверцу и выдернула из стопки одеяло.
Я уже приподнялся, чтобы остановить ее, уже руки протянул, чтобы не допустить к шкафу, к одеялам, подушкам и простыням, сложенным там на случай холодов...
Но было поздно.
Едва она выдернула одеяло, раздался оглушительный грохот – упало что-то тяжелое, громоздкое, преступное.
Когда я включил верхний свет и под потолком вспыхнула лампочка, прикрытая абажуром с кистями, то увидел Жанну, прижимавшую к себе синее солдатское одеяло. На полу, у самых ее ног, лежал мой пистолет, а рядом – Жорино изваяние, неизменно потрясающее меня точностью анатомических подробностей. Двухкилограммовый каменный член упал на пол с грохотом, наверное, ничуть не меньшим, чем «стечкин» с глушителем.
– Ни фига себе, – пробормотала Жанна, и не столько ужас был в ее голосе, сколько смех, во всяком случае, мне так показалось.
– Не обращай внимания. – Я небрежно затолкал ногой оба предмета под шкаф. – Им там самое место.
После этого выключил свет, взял Жанну вместе с одеялом на руки, отнес на свою кровать, а сам улегся рядом.
И все было прекрасно.
Поезд из Днепропетровска приходил на Курский вокзал в одиннадцать часов двадцать шесть минут. Мандрыка не вышел на перрон, остался в машине. Накануне он созвонился с ребятами и сказал, что будет в красном «Шевроле» на стоянке. Это было грамотно – никто не видел его с исполнителями, никто не засек, даже если за ними тянулся «хвост» из самого Днепропетровска.
Опустив стекло, чтобы лучше слышать объявления, Мандрыка взглянул на часы – это был «Ролекс». Ничего не мог поделать с собой Мандрыка, любил красивые, дорогие вещи. И только сейчас, когда появились не просто деньги, а большие деньги, эта таившаяся страсть вылезла наружу и завладела им полностью. Что там часы, хорошие часы просто необходимы, но Мандрыка на часах остановиться не мог. Авторучки, блокноты, перстни с непростыми камешками, запонки, галстуки – все было не просто высокого, все было наивысшего качества. Говорят, человек с большими деньгами резко меняется – ничуть. Просто в нем проявляется то, что было всегда.
– Здравствуйте вам, – раздался голос, и Мандрыка увидел рядом с собой простецкое улыбчивое лицо.
– А, приехали, значит. Садитесь сзади. У вас все в порядке? Как доехали?
– Нормально, – на просторном заднем сиденье расположились два щупловатых паренька. Мандрыка посмотрел на них в зеркало, потом обернулся назад. Некоторое время молча рассматривал обоих, как бы еще раз примеряя к делу, которое им предстояло выполнить.
– Что, изменились? – спросил один из парней, тот, кто первым заглянул в машину. – Трудно узнать?
– Узнал.
