– Тишшше! – вдруг яростно зашептал Жора, припав грудью к столу. – Смотри... Смотри, кто пришшшел!
– А кто пришел?
– Полищук!
И действительно – в кафе входили Полищук, чем-то похожая на себя в молодости, ее седобородый муж с хипповыми повадками и горбатая борзая с острой голодной мордой. На мастифа она не обратила внимания, мастиф тоже ею пренебрег, из чего можно было заключить, что они знакомы и Полищучка со своей свитой здесь иногда бывает. Вся троица расположилась в углу, Жора помахал им рукой, а Полищучка помахала в ответ, и мы смогли наконец снова уделить друг другу немного внимания.
– Они здесь живут с мая, – продолжал шептать Жора. – У них в Коктебеле дом! Так это он. Ее муж – внучатый племянник скульптора Мухиной! Знаешь ее работу «Булыжник – оружие пролетариата» в Москве? Отличный парень! Машину водит. Понял?! На нашей единственной улице это... Многого стоит.
– Хорошо водит?
– Прекрасно! Ни разу еще не привлекали.
– А что за машина?
– Не то «бобик», не то «газик»... Что-то в этом роде. Его машину даже в кино снимали.
– В каком?
– Про войну.
Мы продолжали перешептываться, нам за это время принесли сероватый коньяк, две салфетки и два бутерброда – расплывшийся по хлебу сыр. В дальнейшем выяснилось, что под сыром и в моем бутерброде, и в Жорином таится по куску какой-то сырой колбасы. Из колбасы что-то сочилось. Видимо, эти фирменные бутерброды готовили в духовке, и от температуры потекли и сыр, и колбаса.
Полищучка, скучая, ругала какой-то фильм, в котором она по каким-то причинам отказалась сниматься, ее муж сидел молча, подперев бороду кулаком, борзая обнюхивала углы – видимо, тревожили какие-то запахи.
И в это время резко и близко ударил гром, бело-синим полыхнуло за кособокими окнами, сильный порыв ветра прошумел над нашими головами и, запутавшись в ветвях акаций, стих.
Дождя не последовало.
В сентябре здесь такое бывает.
Неожиданно раздался мощный, басовитый лай мастифа. Он пронесся мимо нашего столика куда-то в темноту, там раздался треск сучьев, человеческий вскрик, и все стихло.
– Опять кого-то сожрал, – не меняя позы, сказал Полищучкин муж. – Когда он, наконец, нажрется!
– Добрейшее существо! – встал на защиту мастифа Жора. – Никогда никого пальцем не тронет, не то чтобы сожрать! Как можно такое говорить о благороднейшем существе, украшении всего побережья!
Появившийся из глубин кафе хозяин молча выслушал Жору, кивнул и вышел. Некоторое время все сидели молча. Мы с Жорой успели выпить по две рюмки коньяку. Сковырнув с хлеба сыр и колбасу, я зажевал оставшейся коркой, когда на пороге появился хозяин с мастифом.
– Не любит, когда крадутся, – пояснил он. – Иди спокойно, можешь переступить через него, наступить на хвост, на лапу – не шевельнется. Но когда видит крадущегося человека – за себя не отвечает. И я тоже за него не отвечаю.
– Мы за все ответим, – рассмеялась Полищучка.
– Кто-то крался, а ему это не понравилось. Вот и все. – Хозяин снова скрылся в глубинах кафе, пес побрел за ним, видимо, благодарный за поддержку. Все снова вернулись к своим занятиям.
Кроме меня – насторожила история с мастифом, который не любит, когда кто-то к кому-то крадется, и пресекает подобные поползновения решительно и бесстрашно.
– Выйдем на минутку, – сказал я Жоре и первым поднялся из-за стола.
– Но мы вернемся?!
– Конечно.
Мы вышли из «Икса», осмотрелись.
– Здесь у них при кафе еще и сауна, понял? И массажный кабинет. Не поверишь, даже бассейн. Вот сюда вход, а там сосредоточены все эти прелести. Уважаемые люди заглядывают. Полищучка с мужем бывают. А это, мой друг, элита! – продолжал бормотать в темноте Жора.
Я посмотрел в ту сторону, куда недавно понесся благородный мастиф. Там были заросли какого-то южного кустарника, остатки забора, туда же стекал небольшой ручей – дальше он устремлялся к чайному домику, мимо столовой и уходил под набережную к морю.
– У хозяина должен быть фонарь, – сказал я.
– Сейчас будет, – доверительно прошептал Жора. – Здесь все к твоим услугам. Думаешь, Жанна – это верх совершенства? Мы здесь на массажных столах таких Жанн отыщем... Закачаешься!
– Фонарь, Жора! – простонал я.
Фонарь я держал в руке через минуту. Так и есть, кустарник, остатки забора, ручей, который почти весь впитывался в землю. Я оглянулся – отсюда просматривались все посетители кафе. Во всяком случае, наш столик был виден. Я наклонился, пытаясь хоть что-нибудь рассмотреть в неверном свете фонаря. Интересно, почему на юге все предметы обихода – плохие? Фонарь еле светит, кипятильник не работает, замки в дверях заклинивает, шпингалеты на окнах отрываются при порыве ветра, пластмассовые стулья на пляже какие-то треснутые, их ножки расползаются под тобой во все четыре стороны...
Но как бы ни был слаб фонарь, мне удалось все-таки рассмотреть то, что я искал, – следы от подошв на влажной земле. Здесь, под плотным кустарником, не росла даже трава – солнце не пробивалось совершенно. Поэтому земля была чиста от листьев, от травы, от мусора, и на ней все отпечатывалось четко и ясно. А поскольку в кармане у меня лежали снимки, которые я получил час назад, узнать рисунок подошвы не представляло труда.
Да, отпечаток на земле был мне знаком.
Совсем недавно я видел его на полу в собственном номере.
– Ну, что? – спросил Жора. – Нашел? – Он обладал способностью задавать удивительно точные вопросы, несмотря на их внешнюю бестолковость.
– Нашел.
– Ну и отлично. Пошли, пока наш коньяк не убрали. А то они могут. Вдруг решат, что нам больше не хочется. У них это не заржавеет. Уж сколько раз случалось.
И мы вернулись в кафе.
Мастиф лежал недалеко от входа, и, несмотря на полнейшее добродушие, глаз его был бдительно скошен в сторону темных кустов. Видимо, он еще не успокоился и готов был опять навести порядок на подвластной территории.
Наш коньяк стоял на месте. И огрызки бутербродов тоже лежали на столе, хотя их полнейшая непригодность в пищу была видна на расстоянии.
– За что выпьем? – спросил Жора.
– За победу. Над силами зла. Как мы их понимаем.
– Прекрасный тост! – воскликнул Жора с подъемом. – Прямо просится в стихи.
– Дарю! – Я выпил из мутноватого стакана коньяк, сунул в рот оставшуюся от бутерброда корочку. Заказывать еще чего-то не хотелось – передо мной разверзлась такая пропасть, такая пропасть, что было не до закуски.
Главное открытие – у меня в номере был не вор.
Кто-то очень хотел убедиться, что я – это я.
Видимо, убедился.
