Последние слова Наташа произнесла и громче, чем требовалось, резче и уже без той шаловливой улыбки, с которой начинала этот их танцевальный разговор.
- А ты никогда не была такой вот милой девушкой? - спросил Кандауров, неуклонно приближаясь к столику, за которым, напряженно уставившись на них, сидел Юферев.
- Была!
- И что?
- Отреклась я от них. Как бабочка от гусеницы! - Наташа уже взяла себя в руки.
- Ну ты даешь! Садись, - сказал Кандауров, отодвигая стул, стоявший рядом с Юферевым. - Знакомься… Это мой друг, Саша его зовут. Саша, знакомься, это Наташа, совершенно обалденная баба!
- Александр Юферев, - капитан привстал.
- Вот, Наташа, как надо знакомиться… Сразу и имя, и фамилия. Ты сама-то по фамилии кто будешь? - Не зря, ох не зря Кандауров отстрадал в своей жизни сотни допросов, очных ставок, опознаний. Юферев не мог не отдать ему должное - правильно себя вел Кандауров, грамотно.
- Максимова, - улыбнулась Наташа, не почувствовав в вопросе подвоха. - Наташа Максимова, - повторила она. - Телефон дать? Адресок?
- Не помешало бы, не помешало бы, - произнес Кандауров, но что-то остановился, не стал записывать. Может быть, просто усовестился - ведь выпытывал он, выспрашивал, раскручивал девочку, и эти ментовские повадки смутили его самого. - Что будешь пить?
- Конечно, шампанское!
- Какое?
- Холодное. И если можно - настоящее. Остальное - не важно.
- Неплохо сказано. - Кандауров озадаченно склонил голову. - А на закусь?
- Хотелось бы рыбки…
- Тоже холодной? - спросил официант, неслышно возникший у стола и уже что-то чиркающий карандашиком в маленьком блокнотике с отрывными листочками.
- Да, - кивнула Наташа. - Холодной. Но копчения - горячего.
- И все?
- Если говорить обо мне… - Наташа помолчала, в раздумье взяла губами уголок салфетки, как бы снимая излишки помады. - Нет-нет, больше ничего.
- У нас тоже все есть, - сказал Кандауров. - Саша, ты как… Выпьем за знакомство? У тебя когда-нибудь была такая красивая женщина?
- Будет, - проворчал Юферев.
Официант принес шампанское и осетрину.
К столику подошел парень от того самого стола, от которого Кандауров пригласил Наташу, и остановился в нескольких шагах.
- Она подойдет через пять минут, - сказал Кандауров. - Годится?
Парень склонил голову, удалился, так и не произнеся ни единого слова.
- Твои ребята? - спросил Кандауров.
- Эти? - Наташа удивленно посмотрела на него. - Конечно, нет. Случайная публика.
- Совсем случайная?
- Сегодня познакомились.
- Но у тебя наверняка есть постоянная свита?
- Конечно! Как и у каждого приличного…
- Понятно. - Кандауров не стал дожидаться, пока Наташа найдет нужное слово. - Не обижают?
- Смотря что иметь в виду.
- Если обижают… Намекни.
- Разберешься?
- Немедленно.
- Они крутые ребята, - неопределенно улыбнулась Наташа.
- А о нем ты ничего не слышала? - спросил Юферев, указывая на Кандаурова.
- Слышала, что он хозяин этого заведения.
- Значит, ты его совершенно не знаешь. Проверь. Дай телефон, адресок… Если они захотят разобраться с Костей… Сразу все станет ясно. - Юферев придвинул к Наташе салфетку и положил рядом ручку. - Давай, - сказал он. - Сказанное слово - это кирпич в стене.
- Ты так думаешь?
- Уверен.
- А мне больше нравится кирпич в свободном полете, - задумчиво проговорил Кандауров.
- Мне тоже, - сказала Наташа и, взяв ручку, быстро набросала несколько цифр. На секунду рука ее задержалась в нерешительности - стоит ли писать адрес. - Нет, на первый случай этого вполне достаточно, - сказала она. - Давайте на посошок… Мне пора. Надо же соблюдать хоть какое-то приличие. До скорой встречи! - сказала Наташа, поднимая бокал с шампанским.
На следующий день около одиннадцати утра в кабинете Юферева раздался телефонный звонок.
- Привет, Саша, - услышал следователь голос Кандаурова. - Скажи, на Ульяновской улице твои ребята работают?
- Нет, а что?
- Значит, ничего не знаешь… - Голос у Кандаурова был непривычно печален, даже с какой-то обреченностью. - Полчаса назад я позвонил по телефону, который дала Наташа.
- И что?
- Значит, ты все-таки ничего не знаешь… Она убита.
- Наташа?!
- Она убита. Представляешь… А я почти втрескался. Так долго не влюблялся, так долго… Лет десять, наверное, а может, и больше.
- Подожди… Как убита?
- Ножом по горлу. От уха до уха.
- Так, - сказал Юферев, тяжело опадая в кресле. - Ты уже был там, в квартире?
- Менты не пустили. Но тебя пустят. Не надо было мне вчера к ней подходить.
- Мы бы все равно на нее вышли.
- А не подойди я к ней, не влюбился бы.
- Ты заметил, какая у нее помада?
- Красная.
- У нее привычка - брать губами уголок салфетки, - сказал Юферев как-то некстати.
- К чему это ты?
- Она была в доме Апыхтина в день убийства.
- Это доказано?
- Да. Экспертиза подтвердила. Помада совпала. Я вчера прихватил со стола ее салфетку.
- Хорошо… И что из этого следует? - уже с раздражением спросил Кандауров.
- У вас в любом случае не было бы счастливой жизни.
- А кто тебе сказал, что я стремлюсь к счастливой жизни?! - заорал Кандауров, уже не сдерживаясь.
- Все к этому стремятся, - ответил Юферев, нисколько не задетый тоном Кандаурова.
- И ты тоже?
- И с тем же успехом. Я выезжаю. - И Юферев положил трубку.
Апыхтин сошел с самолета в аэропорту Шереметьево в том же состоянии легкости и какого-то душевного подъема.
Что-то произошло с ним и происходило постоянно, он совершал странные действия, сам при этом нисколько не удивляясь, не готовясь к ним, не затевая этих действий.
Он был трезв, давно трезв, пить не хотелось. Даже на Кипре в последние дни единственное, что он мог выпить, так это стакан холодного сухого вина, да и то не для хмеля, а из желания утолить жажду.
Выйдя на плошадь аэропорта, он некоторое время стоял, подняв голову, снова, как на Кипре, ловя лицом жар солнца. А потом, не сознавая странности своего поступка, прошел к автобусу и сел где-то в середине салона у окна, хотя минуту назад даже не думал об этом. Если бы кто-нибудь из прежней его жизни увидел Апыхтина в автобусе, то был бы немало удивлен - самое естественное для него было бы подойти вон к тому серебристому «мерседесу», бросить сумку на заднее сиденье, а самому устроиться рядом с водителем. Но сейчас это не пришло ему в голову, он поступил как какой-нибудь несчастный турист, купивший на последние два доллара тапочки для жены и маечку для дочки.
