Все правильно, но Женя буквально кожей ощущала
страх Климова. И, как ни странно, страх Балтимора. Запах этого страха все еще
витал здесь. Конь чего-то напугался, до смерти напугался, вот и ошалел. Этот
запах – как зараза, Женю вон тоже трясет. И лошади в соседних денниках начали
беспокоиться. Нет, надо выбираться отсюда. К тому же Климову срочно нужен врач.
– Ну, попробуйте встать, пожалуйста, я вас не
подниму! – молила жалобно.
– Хо-ро-шо, – простонал Климов и неуклюже
стал на четвереньки, но резко вскрикнул, когда Женя обхватила его обеими
руками.
– Что?! – испугалась она.
– Похоже, ребро сломано. Ладно,
плюньте, – тяжело выдохнул Климов. – Пошли.
«Пошли» – это громко сказано. Кое-как они
проволоклись жалкие пять-шесть шагов до двери и вывалились в коридор. И тотчас
Климов тихо вскрикнул и обмяк, выскользнул из Жениных рук на пол, потеряв
сознание.
И было от чего!
Прямо за дверцей стоял неслышно подошедший
Балтимор – молчаливый и неумолимый, будто карающий мститель.
– Ну… тварь, – прошептала Женя, опускаясь
рядом с Климовым и бестолково шаря по полу в поисках какого-нибудь оружия. Эх,
метлу зря бросила!
Рука попала во что-то мокрое, и Женя брезгливо
передернулась. Оскаленная морда Балтимора нависла над ней, нетерпеливо стукнули
желтые зубы.
«А лошади больно кусаются?» – успела подумать
Женя и вдруг обнаружила, что длинные зубы тянутся вовсе не к ней, а к
валявшемуся на полу раздавленному яблоку.
Ни жива ни мертва, Женя смотрела, как мягкие
губы подбирают все до крошечки, потом нашаривают вторую половинку. «А Лотку не
хватит», – мелькнула мысль.
– Эй! Что такое? Кто выпустил Балтимора?! –
раздался возмущенный крик.
Маша! Бесстрашно подбежала, что есть силы
хлестнула прутом по рыжему запылившемуся боку, закричала, как на собаку:
– А ну, на место!
Балтимор с виноватым видом заскочил в денник.
Женя смотрела на него широко раскрытыми глазами.
Будто подменили коня! Если бы не Климов, распростертый на полу, она бы не
поверила в то, что здесь происходило.
– Ух ты… – Маша потрясенно нагнулась. –
Балтимор задел?! Вот видите, шпоры нацепил, а с конем обращаться ни черта не
умеет! Погодите, не трогайте его, я сейчас за медсестрой…
Она пулей вылетела из конюшни.
«Да, – устало вздохнула Женя. –
Кажется, Машу тоже можно вычеркивать».
* * *
«На смерть, как на солнце, во все глаза не
глянешь…»
Какая спокойная мудрость в этих словах. И
сколько в них ужаса, от которого волосы начинают шевелиться! Да, отворотись,
человек, не бахвалься бесстрашием и своей бессмертной душой, не пытай судьбу –
склони покорно голову, прикрой глаза. Смирись, живи, что означает – стой на
своем берегу и даже не подступай до срока к этим вечным водам, не заглядывай в
них, ибо глубоки они, тяжелы они, как свинец, не выплыть из них никогда…»
Из дневника убийцы
* * *
Грушин отвернулся от Евгении и начал
перебирать конверты. Конверты стояли в выдвижных ящичках, а ящички являлись как
бы частью самой стены. Смотришь, стена да и стена, нет в ней ничего особенного,
но вот попросит Грушин отвернуться на секунду, а там уже возникают стеллажи.
Стенка была с тайничком, но Грушин клялся, что не строил его, а как бы в наследство
получил от прежнего хозяина. Лет десять назад в этой комнате размещался партком
крупного проектно-транспортного института. Со временем институт обнищал,
потерял заказы и сотрудников, так что начальство жило теперь только на арендную
плату. Судя по размерам здания и количеству арендаторов, жило припеваючи. Очень
может быть, что, кроме бывшего владельца грушинского кабинета, никто и знать не
знал о тайнике. Грушин уверял, что случайно обнаружил его во время ремонта,
когда оклеивал стены обоями (хобби такое у него было). Секрет замка хранил
свято, однако доподлинно было известно, что там лежат досье на всех бывших и
потенциальных клиентов «Агаты Кристи», а также на ее сотрудников. И хотя сейчас
Грушин надежно загораживал сейф, Евгения не сомневалась, что начальник открыл
крафтовый конверт с ее фамилией и перебирает вложенные туда бумаги. Зачем он
это делает и что там, собственно, написано, Евгения могла только гадать и
потому чувствовала себя так, будто сидела на еще не остывших угольях.
Наконец Грушин закрыл сейф и обернулся с таким
зловещим видом, что уголья немедленно затлели.
– Я давно хочу дать всем своим сотрудникам
кодовые наименования, – буркнул он. – Как смотришь, если тебя назову
Белой Дамой?
– А почему? – простодушно удивилась Женя,
но тотчас до нее дошло, и уголья заполыхали вовсю.
Белая Дама… Призрак, классическое английское
привидение, которое является людям перед смертью!
Кровь бросилась в лицо от незаслуженной обиды.
– Да, – Грушин был явно удовлетворен
результатом, – но сейчас ты скорее похожа на Красную Даму.
Ах, он шутил.
– Между прочим, Климов жив, – с
нескрываемой ненавистью сказала Евгения. – И, чтоб ты знал, жив благодаря
мне. Кстати, в отличие от тебя он это весьма прочувствовал, осознал и был
глубоко благодарен.
– Ты что, виделась с ним? – нахмурился
Грушин.
– С чего бы это? Нет, в тот же вечер, когда
медсестра привела его в чувство и побежала вызывать «Скорую», он вспомнил, как
я его из денника вытаскивала. Конечно, бедняга здорово перепугался. Главное,
понять не может, что вдруг с конем случилось. Говорит, они с Балтимором всегда
были в наилучших отношениях, а тот набросился на него как бешеный. Ни с того ни
с сего. Климов его чистил – и вдруг…
– Может быть, боль причинил?
– Может, и так, – согласилась
Женя. – Только уж я не знаю, какая это должна быть боль. Кони все-таки не
кошки. Нечаянно, скребницей и щеткой, им боль не причинишь.
– А если нарочно?
– Ну, это самоубийство, – уверенно
возразила Евгения. – В запертом деннике нарочно разъярить коня?!
– Откуда же ему было знать, что денник
заперт? – с невинным видом возразил Грушин. – Не хочешь же ты
сказать, что он сам эту щеколду опустил?
