– Дело не ваше, смею заметить, – буркнул
наконец Артур. – Однако отвечу: вы совершенно правы. Квартиру мне
действительно презентовала Глюкиада – между прочим, со словами: «Чтобы ты мог
от меня иногда отдохнуть!» Так что, – Артур хмыкнул, подобно Грушину,
черпая уверенность в цинизме, – я поступил всего лишь согласно ее
пожеланиям. Решил отдохнуть! А как – это уж мое личное дело.
И все-таки что-то меня грызло в тот вечер. Да
и девочка моя была не в настроении. Слово за слово – она и хлопнула дверью. Ну
и дурак же я, думаю! Уже хотел собраться и поехать к Глюкиаде, но вспомнил,
сколько верст до небес наплел, когда смывался из магазина. И грипп, и
температура… целый медицинский справочник.
– «Говорят, у них ангина, скарлатина,
холерина, дифтерит, аппендицит, малярия и бронхит», – вдруг затараторила
Женя, и Грушин покосился на нее с откровенным неудовольствием:
– Это что? Опять «Волшебник Изумрудного
города?»
– Ну, Грушин, ты даешь! – изумилась
она. – Или в детсад не ходил? Это же классика, «Доктор Айболит».
– Ладно, такой уж я есть, с рождения Агату Кристи
читаю и больше ничего, – огрызнулся Грушин. – Да вы продолжайте,
продолжайте, Артур!
В глазах, видных Жене в зеркальце, светилась
растерянность. Конечно, Артур удивился, с чего это люди, к которым он обратился
за помощью, вдруг так явно впали в детство. Но что делать, если пленка в
грушинском диктофоне кончилась посреди разговора и надо было срочно брать
тайм-аут, чтобы ее поменять!
– Ну вот… – растерянно восстанавливал Артур
нить рассказа. – Мне неловко было возвращаться, и я решил все-таки
дождаться утра, а там уж появиться как ни в чем не бывало и соврать, что
уничтожил весь запас лекарств, лишь бы выздороветь. Посмотрел по видику фильм и
лег спать. И даже заснул, как вдруг раздался телефонный звонок. Два гудка – и
все. Я проснулся, конечно. Полежал, ругая какого-то придурка, который поднял
трезвон среди ночи, и вдруг меня что-то толкнуло набрать номер Глюкиады. Было
полдвенадцатого – она в это время обычно еще не спала. И правда – схватила
трубку сразу, будто ждала моего звонка.
«Артур! – крикнула истерически. –
Артур!» И вдруг резко сбавила тон, заговорила почти спокойно. Все выспрашивала
о моем здоровье. Я ей: мол, «Колдрекса» напился до тошноты, а она через минуту
опять спрашивает, выпил ли я «Колдрекс»… И вдруг я расслышал чей-то голос рядом
– не слова, а как бы звук. И Глюкиада, отвернувшись от трубки, пробормотала:
«Подожди, еще одну минутку подожди!»
– Голос мужской был или женский? –
перебил Грушин.
– Не знаю, – быстро ответил Артур. –
Я и сам над этим все время думаю. Сначала-то показалось, что однозначно
мужской. Вот ни фига себе, думаю, вот ни фига себе! Чуть я за порог, у Глюкиады
нарисовался гость! Но сейчас не могу определенно сказать, гость или гостья.
Голос мог быть и женский, только низкий и резкий, вроде как у вашей секретарши,
например. Но вероятнее мужской. Короче, Глюкиада мне сказала: «Ну, Артик, уже
поздно, спать пора. Очень тебя прошу, ты приди завтра рано, как можно раньше,
хорошо? И сразу загляни ко мне. Спокойной ночи. Да, вот еще что: Женечке
передай привет от Офелии!»
– А кто такой этот Женечка? –
насторожился Грушин и удивленно покосился на свою соседку, вдруг вздернувшую
подбородок.
– Не такой, а такая, – сказала она
тихо. – Думаю, это я – Женечка.
– Я тоже так думаю, – сказал Артур,
серьезно глядя на нее. – Потому что никого больше с таким именем у нас с
Глюкиадой среди знакомых не было.
– От Офелии, значит, – задумчиво повторил
Грушин. – Тебе, Женька, это что-нибудь говорит?
Она нервно сглотнула. Да? Или нет? Вроде бы
это имя не звучало в их с Глюкиадой разговорах, но разве забудешь то первое
впечатление от фотографии, виденной у Климовых? Она тогда сразу подумала: эта
девица в мокром платье могла быть Офелией, да больно уж роковой у нее вид!
Пожалуй, «привет от Офелии» ей кое-что все-таки говорит… кое-что не очень
приятное!
– Давайте лучше в квартиру войдем, –
сказала она, и Грушин кивнул:
– Пора бы.
– Имейте в виду, – предупредил Артур,
выбираясь из машины. – Я там ничего не трогал. Все как есть.
Собственно, ничего особенного их там не
ожидало, в этой очаровательной квартирке. Вещи все на местах и даже в
образцовом порядке – никаких следов драки или поспешного бегства. Единственным
признаком беспорядка оказалась фотография, валявшаяся у порога. Это был снимок
все из того же спектакля: Аделаида, с распущенными волосами, в белом платье,
весело хохочет, обнимаясь со скелетом.
Со Смертью!
* * *
«Пока смерть маячит где-то вдали, в некоем
непредставимом будущем, мы даже можем подшучивать над ней. Ах, как это приятно
– демонстрировать свою храбрость, цитировать Эпикура: «Не бойся смерти! Пока ты
существуешь, ее нет, а когда она придет, тебя уже не будет…» Легко сказать! Ты
ведь все-таки успеешь с ней встретиться и хотя бы на единый миг заглянуть ей в
лицо. Возможно, этот миг окажется длиннее, тягостнее, мучительнее всей прожитой
тобой жизни, которая, строго говоря, тоже миг по сравнению с Вечностью.
Да, это правда! Жизнь, долгая ли, короткая ли,
была – и ушла. Ее уж нет, теперь ты навеки остался во власти Смерти. И это
действительно навеки, потому что воскресения не будет никогда».
Из дневника убийцы
* * *
В «Агату Кристи» возвращались пешком. Угрюмо
промаршировали по всегда многолюдной Покровке, свернули возле грандиозного
замка – здания Госбанка.
– Говорят, внутри – росписи Билибина, –
нарушил молчание Грушин. – Всю жизнь мечтаю туда попасть, полюбоваться, да
никак. Хоть бы экскурсии какие организовывали для народа, что ли!
Женя ничего не ответила.
По тенистой Грузинской улице быстро вышли на
Ошарскую, а потом переулочками к бывшему Дорпроекту.
Лифт против обыкновения работал, но к нему
стояло человек двадцать.
– С ума сойти! – возмутился
Грушин. – Пошли пешком.
Женя пожала плечами:
– Сейчас сколько? Первый час? Нет, я к
Любавцеву пойду. Сегодня его жена из командировки возвращается, просил ей
позвонить.
– Сватать будешь? – хмыкнул Грушин.
– Работа такая, – сухо ответила Женя и
повернулась, чтобы уйти, как вдруг Грушин схватил ее за руку.
