– Нет уж, голубок, я лучше лишний раз встану
да открою, а то время лютое, не знаешь, кто набредет. Вон, проезжайте до конца
дороги, а там увидите теремок – это и есть его дачка!
Олег кивнул, повернул от ворот налево.
Мелькнул небольшой домик, аккуратная поленница, «уазик» около забора.
– Ты его напугал, – сказала Женя.
– Переживет. Ишь, как заботится о покое своих
подопечных! Или это только о Корнюшине такая печаль? А интересно, кого это
привез к себе Кирилл Петрович?
Ехали по дороге уже минут пять, не меньше.
Жене стало казаться, что сбились с пути, но из тьмы снова и снова выступали
очертания дачных домиков – от самых примитивных до вычурных, затейливых.
– С ума сойти, – сказала она
растерянно. – Это что же – в Хабаровске столько художников?
– Дела давно минувших дней, – сказал
Олег. – Преданья старины советской. Тут и писатели, и журналисты
пристраивались втихаря. Повоздвигли хоромин, а теперь у многих даже на билет,
чтобы сюда доехать, нет денег. Видишь, дачки сплошь пустые да темные?
И в самом деле – редко-редко где мелькало
освещенное окошко. А впереди, там, куда они направлялись, и вовсе царила глухая
тьма.
Сбоку мелькнул проулок, и Олег резко свернул.
– Как думаешь, не стоит афишировать свое
прибытие? – Он затормозил. – Согласен. Тогда пошли, разомнемся.
Осторожно, стараясь не шуметь, вышли из
машины.
Ночь оказалась удивительно теплая – словно бы
и не конец августа.
Олег несколько раз оглянулся, запоминая
дорогу. По счастью, как раз у поворота стояло огромное дерево.
– Жаль, что не береза, ствол белел бы в темноте,
хороший ориентир, – шепнула Женя.
– Вот именно что береза, – возразил
Олег. – Только черная. Дерево такое у нас тут водится – черная береза.
Белая, кстати, тоже имеется.
Прошли метров пятьдесят – что-то смутно-серое
возникло впереди. «Волга»!
– Ага! – выдохнул Олег. – Это
Корнюшина. О, гляди: чем не терем?
Глаза уже слегка привыкли к темноте, и в
бледном звездном свете замаячили затейливые башенки, флюгер, навершия.
– Надо же такого понастроить! –
восхищенно шепнула Женя. – Два этажа, и оба с выкрутасами. Смотри, еще и
статуя на балконе.
– Где? – насторожился Олег.
– Нет, показалось, наверное. Или это человек
был?
Замерли, всматриваясь, но балкон, залитый
бледным лунным светом, был пуст – только играла на перилах тень разлапистого
дерева.
– Будем считать, показалось. Тихо, тихо…
Подошли к забору и двинулись вдоль него, ведя
по штакетнику руками и пытаясь нащупать калитку.
– О, живым запахло! – обрадовался Олег.
Да, с противоположной стороны террасы
обнаружилось освещенное окно. И сразу ладонь Жени провалилась в пустоту –
калитка не заперта, очень удачно.
Под ногами слегка шелестела трава, но ветер
беззаботно гулял в вершинах, не заботясь о тишине, и всю округу наполнял только
его вольный, ровный шум, заглушавший все остальные звуки.
Вокруг террасы белели звездочки душистого
табака, благоухали исступленно, сладко. Где-то вдали внезапно заорали лягушки и
разом стихли.
Подкрались к террасе.
Олег махнул Жене, потом перебежал, согнувшись,
под освещенным окном, она – следом. Осторожно подняли головы, но ничего не
увидели: мешали полузадернутые шторы. Окно закрыто плотно, ни звука не слышно.
Может, там нет никого?
Нет, вот в просвете между штор появился
Корнюшин.
Стоит, мрачно смотрит куда-то в угол. Бледно
усмехнулся, шевельнул губами. Что-то говорит! Да, похоже, он не один.
Олег стиснул руку Жене и попятился от окна.
Одним прыжком перемахнули освещенное
пространство, затаились за кустом. Шиповник, как выяснилось, – колючий.
Ничего, перетерпится.
В самом деле, какой смысл сидеть под окошком, если
ничего не слышно и видно чуть? Отсюда обзор лучше, хотя это скорее получается
театр теней.
Черный, как дьявол, Корнюшин мечется по
комнате, оживленно жестикулируя, иногда замирает, обращаясь к кому-то
незримому: ждет ответа? А собеседника не видно. Не сам же для себя произносит
эту речь Корнюшин!
Остановился, устало опустив голову. Махнул
безнадежно и вдруг метнулся вперед, хищно вытянув руки.
Мгновение Олег и Женя ошеломленно смотрели на
опустевшее окно. Вдруг на занавесках нарисовались две сцепившиеся фигуры.
Топтались, покачиваясь, потом рухнули.
Женя схватила Олега за руку, почувствовав, как
весь он напрягся, но Олег нетерпеливо освободился от ее дрожащих пальцев.
– Мы зачем сюда пришли? – блеснул сердито
глазами и выдернул из-за пояса пистолет. – Пока не высовывайся.
Шагнул вперед, но тотчас отпрянул: на террасе
загрохотали шаги, метнулась тень.
Корнюшин! Да, это его профиль: кудлатая
голова, окладистая борода. Вцепился в столбик, подпирающий крышу, замер,
смертельно бледный в бликах света.
Он, точно. И пока вполне жив. Женя перевела
дыхание.
Корнюшин вдруг насторожился, вскинул голову,
спрыгнув с крыльца, ринулся, не разбирая дороги, в сад, и растворился в
темноте.
Но калитка вроде бы в другой стороне. Значит,
Корнюшин помчался не к машине. А куда? Или сам не понимал, что делает?
– Пошли, – шепнул Олег. – Поглядим.
Только тихо. Он-то удрал, а кто-то остался. Смотри, не высовывайся!
И одним прыжком вскочил на крыльцо.
Женя осторожно шагнула на ступеньку – и сразу
заскрипело под ногой. Замерла.
Олег обернулся, зыркнул на нее, потом махнул
рукой и скрылся за дверью.
Женя не поняла, что значил этот жест: стой?
Иди за мной? Подумала – и двинулась вперед, обмирая при каждом шорохе.
Тяжело, как медведица. Так, по крайней мере,
ей казалось. Олег же летел по коридору, будто сухой осенний лист, почти
бесшумно. Вот его силуэт мелькнул в освещенном проеме – и тотчас прянул в
комнату.
Женя кинулась за ним, забыв о всякой
осторожности, каждое мгновение ожидая стрельбы, криков, – и замерла на
пороге, увидев, что Олег склонился над человеком, лежащим в углу, прямо на
полу.
От Жени его загораживал стол. Она только и
видела поджатые ноги, бессильно простертую руку, плечо и неловко вывернутую
голову, прикрытую другой рукой.
– Мертв?!
