Тишина. Не ревут сирены, не орут
«матюгальники», только изредка свистят по асфальту колеса запоздалой машинки.
Пожалуй, погони все-таки нет, а это значит, что пожар на шоссе спокойно погас и
никто не хватился бросивших свой пост Сидорова и его напарника, который вовек
останется в памяти Жени безымянным Салагою.
Она передернулась. Вовек, еще чего
недоставало! Вовек бы его не знать, вот что. И забыть как можно скорее!
Неожиданно вякнула рация, но Олег, не глядя,
стукнул по ней кулаком, и опять воцарилась тишина.
– Та-ак, – шепнул возбужденно. –
Пока тихо. Кажется, можно двигать дальше.
– Куда едем? – бодро спросила Женя, на
которую коньяк оказал поистине магическое действие, заставив забыть об
усталости.
– Для начала заглянем домой к Корнюшину, а там
посмотрим. От «Волги» надо бы избавиться. Должны же мои бывшие братья по разуму
когда-нибудь очухаться!
И вдруг засмеялся, приобнимая Женю за плечи:
– Пьяному море по колено, да? Помнится, мой
дед Макар, царство ему небесное, рассказывал… Дело было в сорок четвертом,
где-то в Венгрии. Взяли они железнодорожную станцию и там, на солдатское
счастье, обнаружили цистерну со спиртом. Шли в наступление, пить было некогда:
наполнили фляжки под горлышко и погнали фрицев дальше. Однако атака выдохлась:
войско окопалось и стало ждать подкрепления. И тут фашисты пошли в контратаку,
авиация крыть начала. Сидят ребятки, затаились, а Макар мой Лаврентьевич
вспомнил про флягу – и для сугреву прихлебывает да прихлебывает.
Очнулся – лес, тишина кругом. И никого,
главное! Не бомбят, свои рядом в окопе не лежат, да и окопов следа не видно!
Где он – в толк не возьмет. Решил идти на восток: всяко наши там, а нигде
иначе. Довольно долго шел и, к его великому удивлению, выбрался-таки к линии
фронта, но только со стороны немецкого тыла.
Ну, как дед через фронт перебирался, как два
ранения получил – это совсем другая история.
Добрался до своих раненый, попал в медсанбат,
потом еще полечился – но так и не мог вспомнить, что с ним происходило. А когда
вернулся в свою часть, ребята-сослуживцы рассказали, как было дело…
Когда тот налет кончился, кончился и боезапас
во фляжке. Выскочил Макар Лаврентьевич из окопа в полный рост и с криком: «За
Родину! За Сталина!» – рванул вперед. Да этак зажигательно, что за ним все в
атаку бросились. Мало того, что контратаку фашистов отбили, так еще и
стратегическую высотку заняли. А дед, видимо, так разогнался на выпитом
горючем, что еще километра три-четыре пробежал. За тот подвиг его, кстати, к
ордену представили!
Женя откинулась на спинку, блаженно смеясь:
– Это про меня! Заяц во хмелю, вернее,
зайчиха. Ну, пробежать я три-четыре километра вряд ли смогу, однако на колесах
– хоть триста!
– Зачем так далеко? – успокоил
Олег. – Дом Корнюшина рядышком, не заплутаться бы только в проулочках.
Да, поплутать пришлось… Дома черными громадами
бесконечно высовывались из тьмы, «Волга» переваливалась с боку на бок по
выбоинам, порою не уступавшим давешним проселочным колеям, но вот наконец Олег
облегченно вздохнул:
– Достигли цели, слава те…
Женя узнала место, где вчера сидела,
заблокированная в «Тойоте», – и выскочила наружу еще раньше Олега.
Он ничего не сказал на это – только головой
покачал и выдернул из-за пояса пистолет.
Единственным их трофеем (кроме машины,
разумеется!) был электрический фонарик, и он здорово пригодился сейчас: свет в
подъезде не горел.
Бесшумно поднялись на третий этаж.
Олег осветил дверь квартиры Корнюшина и
прищелкнул пальцами. Это был условный знак Жене: затаиться, не высовываться.
Она послушно отступила, успев, однако, увидеть то, что насторожило Олега:
темную щель возле косяка.
Дверь-то не заперта, даже наоборот…
Неужели они опять опоздали? Неужели сейчас
войдут, а там, в углу, скорчившись…
И опять ударило по глазам воспоминание:
поджатые ноги, угловато выставленное плечо… тот человек на даче. И дверь,
которая медленно приоткрывается, а за ней…
Она встряхнулась: Олег вошел в квартиру. Тут
уж Женя ничего не могла с собой поделать: бесшумно взлетела на площадку,
прижалась к стене, ловя каждый звук, доносившийся из темного дверного проема.
Вернее, не доносившийся. Звуков не было слышно
никаких. И когда эта неестественная тишина окончательно вывернула Жене нервы
наизнанку и она почти поверила, что Олег, едва войдя, получил удар, был
подхвачен убийцей и брошен где-то в углу, рядом с Корнюшиным, тогда-то и
послышался тихий свист.
Все в порядке! Это сигнал ей: можно войти!
Ноги от облегчения подкашивались, когда она
переступала порог. Олег оказался тут как тут: ладонью заботливо заслонил ей
глаза, а сам включил свет в прихожей. Щелкнул замок.
Женя вывернулась из-под его руки, огляделась,
щурясь:
– Ого! Это ты споткнулся?
Дорожка смята комом, обувь раскидана.
– Чуть было не… – кивнул Олег. – Чудом не
растянулся. В квартире такой тарарам, однако ни души.
– А Корнюшин?
– Нет ни живого, ни мертвого. Пошли в комнату,
мне позвонить надо. Только, ради бога, ни к чему не прикасайся: пальчики,
пальчики… Совсем ни к чему, чтобы все происшествия сегодняшнего вечера связали
еще и с этой квартирой.
Женя перебралась через свалку в прихожей,
потом через свалку в комнате и притулилась на ручке кресла. Олег тотчас
выключил свет и, помигивая фонариком, начал набирать номер, держа трубку
платком. Женя съежилась. Несмотря на духоту, ее все еще знобило. К тому же
табаком воняло одуряюще. Некоторые сорта она просто не выносила, сразу
начиналась аллергическая тошнота. «Примой», что ли, разит? Кто в наше время
курит «Приму», интересно? Ничего, надо потерпеть.
