– Больно быстро собираешься, – сказал
Олег. – Такая выучка обычно в офицерских семьях: готовность номер один.
Или, может, у тебя не отец, а…
– Не была, не состояла, не участвовала, –
сухо ответила Женя. – У нас гости, я вижу?
Тотчас вспыхнула, прикусила язык. Черт знает,
как сорвалось это «у нас»! И черт знает, почему вдруг подползли, опутали все
былые комплексы, вроде бы напрочь изгнанные, как бесы.
– Пошли кофе пить, – как ни в чем не
бывало сказал Олег. – Сашка там кучу всякой еды приволок.
Сыр, масло, свежайшие булочки, кофе… У Жени
разбежались глаза, комплексы тоже.
– Вы машину-то забрали? – спросила
наконец, когда смогла говорить.
Все это время мужчины поглядывали на нее с
великолепной снисходительностью, словно сами не выпили чашки по три кофе, не
съели по шесть или семь бутербродов. А Олег вообще пил кофе с молоком! Ну что
ж, не она одна проголодалась.
– А то! – кивнул Саша. – Рано-рано
поутру ваш знакомый сторож едва глаза продрал. Ох, и материл же он меня! Ну а
про вас и говорить нечего. Потом мы с ним почти сдружились на почве общей беды,
причиненной одной и той же бандой угонщиков машин. Просил сообщить немедля,
если что-нибудь узнаю про его «уазик».
«Значит, Андрюхин еще не подозревает, что
произошло на шоссе», – поняла Женя.
Олег кивнул, словно прочитав ее мысли:
– К тому времени до него еще не долетела
молва. А вот к этому – очень может быть. И единственное средство для Андрюхина
отмазаться от этой грязи – как можно скорее замазать нас: подать заявление об
угоне.
– Может, он и заявил уже, – кивнул
Саша. – Мужик швыдкий!
– Тут вот какие новости, – глянул с
улыбкой Олег. – Катя сообщает, что никто в ГИБДД знать не знает никакого
Сидорова. Вообще нет у них человека с такой фамилией, ни прапора, ни генерала.
А пост на том повороте вообще снят три месяца назад, одна будочка осталась.
То-то тьма там такая стояла! И все это значит, что мы с тобой натолкнулись на
вольных стрелков, одиноких волков, а вернее – шакалов. И все прибамбасы на
«волжанке» были отнюдь не казенные, так что не обязательно было ее кидать
посреди улицы. Эх, знал бы, сразу загнал в свой гараж, еще бы не раз
пригодилась для гонок по ночному городу! Сплоховал я тут. Во всем и всегда
нужно идти до конца, и неуважение к закону – не исключение.
– А вдруг она там стоит еще, около
стадиона? – с надеждой спросила Женя. – Вдруг еще не поздно?
– Увы! – махнул рукой Олег. – Уже
бегал, глядел. При мне ее и отбуксировали. А знаешь, что самое смешное? Тянул
нашу тачанку-растачанку серый омоновский «рафик», а рядом суетился этакий
худенький Павка Корчагин. И что-то в его облике показалось мне до боли родным и
знакомым.
– Думаешь, тот самый полуночный ковбой? –
невольно улыбнулась Женя.
– Уверен. Ай молодец мальчик. Нет на него
угомону! Глядишь, и к нам с тобой подберется. Дай ему бог здоровья и долгой
жизни, на пулю не нарваться, нюх не потерять, не скурвиться и генералом в
отставку выйти! – пожелал вдруг Олег с такой обезоруживающей искренностью,
что даже Саша Лю спрятал ухмылку, и только узкие глаза его вовсе потонули в
тяжелых веках.
– А про Андрюхина выяснили что-нибудь? – спросила
Женя.
– Какой он Андрюхин? Ворон, а не мельник!
Десятник его фамилия, Десятник Семен Семенович, 1944 года рождения, бывший…
нет, не зек, как можно было предполагать, а совершенно даже наоборот, вертухай
[6],
списанный вчистую по
болезни: якобы чахоточный. Знаем мы этих чахоточных, еще твой земляк Сергей
Васильевич Максимов описывал в «Каторге и ссылке», как все это делается. А
знаешь, кто рекомендовал его на теплое и уютное местечко в Маньчжурку? Кирилл
Петрович Корнюшин, наш знакомец! И если вспомнить известную тебе бирочку…
Ладно, – прервал Олег сам себя, – если заведусь описывать ход своих
мыслей, получится, как у Пуаро: долго, цветисто и занудно. А через полчаса
начинается регистрация на рейс Хабаровск – Москва.
Женя почувствовала, как похолодели щеки.
Так вот оно что… Нет, не может быть, чтобы уже
сейчас, чтобы вот так сразу!
Саша Лю глянул на нее исподтишка – и вдруг
резко встал, пошел к выходу:
– Ну ладно, ребята, я в машине подожду. Только
давайте побыстрее, чтоб не в обрез, а то угодим на Гаражной в пробку – и все,
хана, сейчас время самое пробочное.
Повозился с чем-то в прихожей и вышел, хлопнув
дверью.
– С чего это так вдруг? – выговорила
наконец Женя и даже сама удивилась спокойствию своего голоса.
– Грушин звонил сто раз, – Олег суетливо
убирал со стола. – Я ему поведал обо всех наших приключениях. И так,
похоже, поседел мужик за эти сутки, а тут и вовсе волосики начали опадать, как
листья дуба с того ясеня. Криком кричит, чтоб ты возвращалась немедленно.
– А как же Корнюшин?
– Что Корнюшин? – Олег пожал
плечами. – Он жив-здоров. Братья по разуму нашли-таки его в «Танатосе»,
отвезли в больницу, на Серышева, 36. А, ты ведь не знаешь! В Хабаровске
сказать: на Серышева, 36 – все равно что у вас в Нижнем Новгороде – на Ульянова
или на улицу Июльских дней, а в Москве – на Канатчикову дачу. Пациент скорее
жив, чем мертв, однако от шока отойдет не скоро. Главное же, туда к нему только
группа «Альфа» смогла бы прорваться, но ее, говорят, распустили. То есть
Корнюшин сейчас в полнейшей безопасности. И вообще, если судить по случаю с
Климовым, эта бомба дважды в одну воронку не бьет. Важно, что соблюден ритуал:
похороны заживо. Ведь задержись мы минут на двадцать – похороны и впрямь
состоялись бы!
– То есть Грушин считает, что мне здесь больше
делать нечего? – с ломким спокойствием спросила Женя.
– Вроде так.
– И отдал распоряжение возвращаться?
– Скажем, настоятельно просил. Впрочем, можешь
сама ему позвонить. Он, собственно, даже просил, чтобы ты позвонила. Бедолага
за вчерашний день обшмонал по телефону все хабаровские гостиницы, ни в одной
тебя, естественно, не нашел, ну и вообразил черт-те что. Я ему все путем
объяснил: мол, вернулись из рейда под утро, чуть живые, о каких гостиницах
могла идти речь?
– Так и сказал? – бледно усмехнулась
Женя.
– Ну да.
– А про меч не забыл сообщить?
– Что?!
У Олега брови взлетели выше лба, но Женя уже
выскочила из кухни.
