Жене понравилось. Лоток был такой гладкий,
такой красивый. И пахло от него хорошо, весело как-то. Сначала он подозрительно
косился лиловым, будто слива, глазом, пока Женя приноравливалась к скребнице и
щетке, а потом под сильными круговыми движениями прижмурился, начал прядать
ушами.
– Пыли в тебе что в старом диване, –
ласково бормотала Женя, водя щеткой по груди Лотка и уворачиваясь от мягких
губ, тянущихся к ее волосам. Может быть, конь решил, что это сено?
– Нравится ему, нравится, – благостно
кивнула Алиса. – Видите, ушками стрижет? Самый верный признак, что ему
приятно. Как если бы собака виляла хвостом, а кошка мурлыкала. Ну, давайте
седлать, хватит ему нежиться.
Тут выяснилось, что забыли вальтрап – такую
штуку, подкладываемую под потник, – и Алиса побежала за ней в каптерку.
Женя по-прежнему водила по Лотку щеткой, стараясь закрепить в нем положительные
эмоции, чтоб не начал упражняться над ней, как вчера. Одновременно разглядывала
сквозь сетку лошадей в соседних денниках. Конечно, это были отнюдь не элитные
породы, но Жене они казались неотразимыми. И лица у них – просто язык не поворачивается
сказать морды! – какие тонкие, изысканные. Правильно говорил поэт: «Лицо
коня прекрасней и умней!»
«На месте художников я рисовала бы только
лошадей, – подумала Женя. – Нет, еще облака. Облака и лошадей,
летящих между ними, как…»
«Как воздушные шары», – подсказал чей-то
ехидный голос. Частенько приходилось его слышать: ведь это был ее собственный
внутренний голос. Да, от себя не убежишь.
На счастье, появилась Алиса с вальтрапом,
больше похожим на обыкновенную синюю тряпку, и процесс седлания оказался именно
тем, что нужно было Евгении, чтобы прийти в себя.
А положительные эмоции у Лотка и впрямь
закрепились немножко! Сегодня он худо-бедно слушался отчаянных Жениных
шенкелей. Правда, удовольствия от этого она испытала меньше, чем надеялась: со
вчерашнего дня жутко ныли мышцы ног, а уж мягкое место – спасу нет! Женя с
завистью поглядывала на остальных девушек, которые лихо колотились своими
твердыми задиками о седла – и хоть бы хны! Все дело в привычке, конечно. Может
быть, у них закружились бы головы в корзине воздушного шара, парящего в
немыслимой голубой высоте. А вот у Евгении не кружилась!
Тут она обнаружила, что Лоток, словно
поддавшись ее внезапной меланхолии, стоит посреди манежа, рядом с невысоким
тренировочным барьером, будто решая: прыгать через него или нет?
– Э, вам еще нельзя! – раздался веселый
голос, и Лиза, гонявшая по кругу гнедого конька, натянула поводья рядом с
Женей. – Рановато!
– Вы мне льстите, – усмехнулась
та. – Лоток всячески оберегает меня. Я даже не могу заставить его ускорить
шаг, какие уж тут прыжки.
Лиза взглянула на нее испытующе, и у Евгении
мелькнула вороватая мысль, что девушка отлично понимает, зачем неловкая
всадница таскается в манеж. Конечно, это была полная чепуха, потому что через
мгновение в глазах Лизы не осталось никакого напряжения, только приветливая
улыбка.
– Ну, ну, Лоточек, чего это ты
разленился? – напористо сказала Лиза, и Евгения невольно восхитилась ее
смуглой, диковатой красотой. – Слушаться надо. Не хочешь? Ну и дурак. А вы
возьмите палочку.
И Лиза показала Евгении тоненький прутик
сантиметров пятьдесят длиной.
– Ему не будет больно? – спросила та с
опаской.
– Да вы что? – засмеялась Лиза. – У
него знаете какая толстая шкура? Это для него так, легкая щекотка. Если,
например, вы хотите приласкать коня, то гладить его бесполезно: это не кошка,
он ничего не почувствует. Надо крепко похлопать по шее. А чтобы причинить боль…
– Лиза покачала головой. – Держите хлыстик. Увидите, дело сразу пойдет
лучше, этот увалень вмиг оживет.
Она протянула Жене прутик, и та беззаботно
взяла.
– Нет, не поднимайте, не поднимайте! –
предостерегающе воскликнула Лиза, но было уже поздно.
Сказать, что увалень Лоток ожил, значило
ничего не сказать! Прямо с места он взял такой рысью, что Женя, резко
взлетавшая над седлом при каждом скачке, только чудом возвращалась обратно. Она
что было сил стискивала коленями лошадиные бока, чтобы удержаться, однако это
были те самые шенкеля, крепости которых ей прежде так недоставало. Теперь они,
похоже, получались как надо, потому что Лоток скакал все быстрее.
– Остановите коня! – вскрикнула Лиза, но
Лоток не останавливался. – Поводья, поводья натяните!
«Ах да, поводья!»
Женя вскинула руки с зажатыми в них поводьями,
и Лоток, как ни странно, послушался, приостановил свой всполошенный бег.
Лиза подскакала, встревоженно заглянула
Евгении в лицо.
– Ой, да ведь нельзя палочку над конем
заносить, – сокрушенно сказала она. – Похлестывайте по бокам, и все.
Я не успела предупредить, вы уж извините. Испугались?
– Нет, – сказала Женя и удивилась, поняв,
что это правда. – Но мне все время казалось, что при следующем скачке я не
вернусь обратно в седло.
– Привыкнете, – улыбнулась Лиза,
наклоняясь к ней. – Только вы поводья так не распускайте, перехватите, они
слабо натянуты.
Она провела худым смуглым пальцем по Жениной
руке, и та близко увидела ее четкий профиль с длинной серебряной серьгой.
И невольно отпрянула.
Лиза бросила быстрый взгляд исподлобья и тут
же выпрямилась, отстранилась:
– Вот так и держите кулачок, стаканчиком. И
опустите руки на край седла, удобнее будет.
Она кивнула и, не оглядываясь, повела своего
гнедого в галоп по кругу. Изящная фигура, крепкая посадка, черная волна волос
летит за плечами – амазонка, ну истинная амазонка.
Вот именно!
Итак, Лизу смело можно вычеркивать из списка
гипотетических климовских подружек. То есть он может сколько угодно на нее
заглядываться, но его шансы ниже нуля. Эта серьга в правом ухе, серьга в виде
двустороннего топорика… Вчера Женя ее просто не заметила, не то сразу отставила
бы Лизину кандидатуру. Ведь это не простая серьга – это изображение лабирис,
«подруги лабирис», двусторонней секиры амазонок. Вернейший атрибут лесби. Вот
так номер!
Женя покачала головой, но тотчас приняла самый
беззаботный вид. Не надо обижать Лизу придурковато-изумленным выражением лица.
Она безошибочно оценила реакцию Жени на поглаживание руки, на эту серьгу.
Каждому свое!
