– Советуй кому-нибудь другому, Костя, ладно?
– Понимаете, я в любом случае оказываюсь виновным. Моей машиной сбит человек. Я доверил руль пьяному. У меня нет даже путевки на эту поездку. Я совершил преступление, просто выехав из гаража. А если при этом еще и человека сбил…
– Да? – переспросил Анатолий с таким выражением, будто услышал нечто новое. – Что же делать?
– Надо идти в милицию.
– Кому?
– Вам.
– Ты что, за дурака меня принимаешь?
– Иначе мне самому придется пойти туда. Пусть не сейчас, но утром я обязан это сделать.
Иначе получается, что я прячусь, скрываюсь. А это еще одна статья, еще одно нарушение… Мы с каждым часом вязнем, Анатолий Васильевич! Мы в трясине и медленно погружаемся все глубже.
– Давай выбираться!
– Не возражаю… Но ведь карабкаться на плечи друг другу… это не выход.
Некоторое время они молчали.
Шумел дождь, стучали капли по пластиковой крыше беседки, прошла поздняя электричка, где-то за домами долго и истерично лаяла собака. И Анатолий, и Костя за это время не произнесли ни слова, но что-то происходило в них, зрели какие-то доводы, обоих охватывало чувство беды и неотвратимости наказания.
– Видишь ли, Костя… – заговорил Анатолий. – Мы можем, конечно, посудачить о том, а что такое хорошо, что такое плохо… Мы все частенько этим занимаемся и очень нравимся себе в такие моменты… Но время от времени происходят события, когда важно поступить так или этак. А все разговоры оказываются в конце концов просто колебанием воздуха. Я недавно распинался насчет смежных специальностей… Все это пьяный треп. Но за этим кое-что стоит, Костя… Мы можем дружить, можем ссориться, завидовать, ненавидеть друг друга, но наступает однажды минута, когда наши обычные отношения теряют всякую цену. Остаешься ты и твой поступок. И весь ты в этом своем поступке, и вся твоя жизнь, и кем был, и кем будешь. И с кем будешь.
– И даже кем буду? – усмехнулся Костя.
– Конечно. Собственно, будущее и состоит из наших сегодняшних решений… Кем мы войдем в будущее, с кем мы туда войдем, от кого откажемся, через кого переступим… Это происходит каждый день. Со всеми, Костя, со всеми… Сегодня я попал под колеса. Завтра попадет кто-то другой. И на каждый день требуется мужество. И каждый день приходится чем-то жертвовать. Мы не приобретаем, нет, мы каждый день от чего-то отказываемся. Расстаться с женщиной, отказать отцу, помочь другу… Ничто не дается легко. Да, я оказался в преступниках… Я спасаюсь. Чего проще – пойти и сказать: виноват, судите, Суд разрушит мою жизнь, но ничего не добавит к наказанию… Меня посадят только для того, чтобы другим неповадно было. В назидание. Я уже наказан, и никакой приговор не ударит меня сильнее, чем эта вот ночка.
– Значит, если я возьму на себя наезд – хорошим буду, не возьму – плохим, да?
– Нет, Костя… Ты в любом случае останешься хорошим. Так что спи спокойно. Да, путевку я тебе оформлю завтра утром, поездка будет вполне законна. Причину придумаем, это несложно. Тебе даже пальцем никто не погрозит. Ты чист. Ты чист и непорочен, Костя. Иди, я оторвал тебя от ужина. Приятного аппетита.
Анатолий вышел из беседки и, не разбирая дороги, зашагал по проезжей части в сторону слабого сияния, висевшего над домами.
Через пятнадцать минут его догнал таксист.
Улицы были пустынными, редкие фонари почти не освещали дороги, из-под колес летели брызги, шины влажно шуршали по лужам. Запахнувшись в промокший плащ, Анатолий неотрывно смотрел на дорогу. Иногда он невнятно бормотал что-то, и водитель косился на него не то опасливо, не то усмешливо.
– Я смотрю, досталось тебе сегодня, парень, – обронил он.
– Досталось, – кивнул Анатолий. – Сильней не бывает.
– Женщина?
– Наверно, все-таки женщина… Хотя и мужики руки приложили. А с чего ты взял?
– Ну как… Ночь, дождь, такси, сам вроде трезвый… Да и едем на Садовую… Похоже, к женскому общежитию… А?
– Да, у входа остановишься. Подождешь?
– Подожду… Возить в третьем часу все равно некого, а счетчик будет работать.
– Я быстро, – сказал Анатолий, выходя.
Быстро не получилось. Пришлось долго стучать в запертые двери подъезда, подходить к окнам, возвращаться. Наконец в полумраке вестибюля показался вахтер. Он с подозрением всматривался в темноту, колебался, вредничал, не торопясь открывать двери, прикидывался, что не понимает, чего от него хотят.
– Открой, батя! Важное дело.
– Какое дело?
Преступление! – гаркнул Анатолий, потеряв терпение, надеясь хоть этим словом расшевелить подозрительного старика. – Убийство! – Громыхнули запоры, и дверь открылась. – В двести шестнадцатой живет Татьяна Николаева. Позовите ее, пожалуйста. Она знает, что я должен прийти.
– Это которая недавно пришла?
– Она самая. Еще не спит, наверно.
– Что же мне, вот так всю ночь и шастать по этажам? – начал было ворчать вахтер, но Анатолий перебил его:
– Хорошо, я сам схожу.
– Сиди! – строго приказал старик. – А то еще за тобой придется идти… Попробуй потом вытащи тебя из комнаты… Знаем, насмотрены, наслышаны… Вас только пусти, вам только дай волю…
Анатолий сел в продавленное кресло. Однако ждать не пришлось. Через несколько минут спустилась Татьяна. Увидев Анатолия, она подошла, присела рядом в такое же кресло.
– А знаешь, тебе в халатике куда лучше, чем в этих ресторанных нарядах, – сказал Анатолий.
– Спасибо. Что-нибудь случилось?
– Так… Кое-что… Человека сшиб.
– Да? – переспросила Таня. – И что же?
– Да вот не знаю, как дальше быть… Подумал, может, ты подскажешь.
– Боюсь, что я в этих делах не сильна.
– А в каких сильна?
– Во всех остальных.
– Слушай внимательно. Ты должна мне помочь.
– Должна? Почему?
– По многим причинам. Потому что мы с тобой знакомы, потому что люди обязаны помогать друг другу, потому что нужно оставаться человеком, даже когда ближнему паршиво.
– А, тогда конечно. Так бы сразу и сказал.
– Есть только один способ нам всем выйти сухими из этой мокрой ночи. Нужно, чтобы за рулем сидел Костя.
– Но именно на этом он и "настаивал в аэропорту.
– Это было давно. С тех пор многое изменилось. И мы все – ты, я, Костя – живем в другом мире, с другими законами, с другими обязанностями… Но и эти условия просуществуют недолго, к утру они исчезнут. И мы свалимся в…
– Я все понимаю, Толя. Чего ты хочешь?
– Чтобы за рулем сидел Костя.
