— Это Лиля, — прошептал помертвевшими губами Пыёлдин. — Это она…
— Они сами так захотели…
— Нет, — покачал головой Пыёлдин. — Им просто ничего не оставалось. Они шли к этому. Иначе кончиться не могло. Теперь сами с улыбкой смотрят на то, что от них осталось…
— Их души тоже держатся за руки? — спросила Анжелика.
— Конечно.
— И наши с тобой души будут вместе? — задала Анжелика странный вопрос, но ответить Пыёлдин не успел — из кабинета вышел Цернциц. Походка его была быстрой, упругой, глаза горели от пережитого волнения. Не останавливаясь, он рассек толпу и подошел к Пыёлдину.
— Каша, — прошептал он свистяще. — Каша… Все в порядке.
— Ты хочешь сказать…
— Да! Да, Каша… Ты внесен в списки кандидатов. Эти бродяги и пропойцы собрали столько подписей, что… В общем, ты победил.
— А президент?
— Он наделал в штаны. От него несет даже из телефонной трубки.
— А он…
— Остановись, Каша. Что тебе президент? Что он для тебя отныне значит?
— Я уже говорил тебе, Ванька… Ведь и моя шкура заговорила. Думаешь, что только ты можешь улавливать из пространства закрытые сведения?
— И что же твоя шкура? — опасливо спросил Цернциц.
— Чует, Ванька, чует.
— Радостное?
— Не только.
— Но мы не отступимся?
— А нам некуда. Нам просто некуда. Разве что вон в то окно, — Пыёлдин кивнул в сторону мерцающего звездами квадрата. — Этот выход всегда открыт. А люди более мужественные, чем мы, показали, как это делается.
Цернциц пристально посмотрел на Пыёлдина, но ничего не ответил. Только легонько похлопал по руке. Ничего, дескать, не переживай. В крайнем случае кирпичиком пооткинемся.
* * *
К вечеру заложников резко прибавилось, теперь они занимали уже не менее десяти этажей, начиная с верхнего. Та, первая тысяча, которую банда Пыёлдина захватила в самом начале, попросту рассосалась среди вновь прибывших. Встретить в коридоре, в зале, на площадке нарядно одетого заложника, заложницу в вечернем платье было чрезвычайной редкостью. Пыёлдин понимал, что если так все пойдет и дальше, то уже через несколько дней Дом будет переполнен. И тогда положение выйдет из-под контроля, невозможно управлять сотнями тысяч совершенно неуправляемых людей, прокормить их…
С другой стороны, во всем этом проглядывало и что-то обнадеживающее. Мир знал, что в Доме находится не только банда террористов, в Доме десятки тысяч людей, и вот так просто взорвать их и сделать вид, что ничего не произошло…
Нет, это было уже невозможно.
Мировые агентства оповестили о выдвижении нового кандидата в президенты, сообщили, что сделано это официально, в полном соответствии с действующим в стране законодательством.
Теперь уже никто не показывал тюремных фотографий Пыёлдина в фас и в профиль с отпечатками его пальцев и ладошек, никто не делился воспоминаниями о том, как поймали его на поле с ведром украденной картошки, никто не утверждал, что он глуп и злобен. Более того, нашлись люди, документы, фотографии, которые утверждали прямо противоположное — Пыёлдин всегда был достойным человеком, а если и спотыкался на жизненном пути, то исключительно из-за подлости людской.
Выяснилось, например, что в школе он делал доклады о международном положении, нашелся сокурсник Пыёлдина, у которого сохранились студенческие фотографии будущего президента. Выступив на телевидении, он рассказал, что только вольнодумство и социальная непокорность не позволили Пыёлдину с блеском закончить философский факультет университета.
И спортом он занимался, был чемпионом университета по прыжкам в воду и в высоту, и в походы ходил, горные вершины покорял. Что уж совсем поражало — сочинял песенки, простенькие такие песенки для костра и трепетных девочек. Годы прошли, а песни-то пыёлдинские поют на студенческих вечеринках, в походах, старые его друзья, подруги поют, столь живучими оказались и слова, и музыка.
Да, не только тюрьмы, камеры да пересыльные вагоны были в жизни кандидата в президенты, не только краденая картошка да железнодорожная насыпь, нагретая щедрым украинским солнцем.
Оставшись наедине с Анжеликой, Пыёлдин, подчиняясь неведомому им ранее такту, отошел к окну и остановился там, глядя на голубовато-лиловые горизонты. Он слышал будоражащее шуршание женских шелков, иногда до него долетали неуловимо-прекрасные облачка запахов. И наконец он услышал легкое дыхание, которого не знал в своей бестолковой и беспутной жизни — так может дышать только женщина, только ночью, только рядом с любимым, только если сама переполнена неудержимыми желаниями, страстными и святыми. Анжелика остановилась в шаловливом раздумье — поцеловать ли Пыёлдина в ухо, коснуться ли рукой его щеки, прижаться ли к нему обнаженным телом, воспетым всеми телестудиями мира…
Красавица поступила мудро — поцеловала Пыёлдина, коснулась прохладной ладошкой его щеки и прижалась к нему божественным своим телом.
— Ты как? — прошептала она.
Пыёлдин повернулся к Анжелике и обнял ее за плечи, равных которым по красоте и совершенству не было на земле, опустил лицо в ее волосы, на ее грудь, краше которой тоже не было. Несмотря на то, что Пыёлдин чудесным образом превратился в прекрасного, молодого и улыбчивого, он никак не мог к этому привыкнуть и все еще видел себя приземистым, с темными корешками вместо зубов, с землистым цветом лица…
— У тебя все в порядке? — спросила Анжелика непереносимым своим шепотом, от которого содрогаются государства и рушатся судьбы.
— Да, — ответил Пыёлдин. — А у тебя?
— И у меня все в порядке.
— А у нас? — продолжал Пыёлдин, замирая от счастливой неуверенности.
— У нас с тобой все просто здорово! — прошептала Анжелика и, оторвав Пыёлдина от себя, подняла его лицо, освободила от своих божественных волос.
— Нас двое? — спросил он.
— Да, нас двое… Мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день.
— Да… В один день, — подтвердил Пыёлдин, похолодев от этих слов — он понимал, что не надо бы их произносить, плохо это, дурная примета, но не мог остановиться.
— Но перед этим мы будем жить долго и счастливо? — Анжелика тоже почувствовала рискованность своих слов и поторопилась смягчить их, исправить, насколько это было возможно.
— Да, — кивнул Пыёлдин. — Мы будем жить счастливо. И нас двое.
— И долго!
— Да, — Пыёлдин помолчал. — Так долго, как только сможем.
— Я не уйду от тебя, — сказала Анжелика, отвечая на какой-то свой вопрос.
— И не бросишь меня?
— А разве это не одно и то же? — Анжелика приникла к Пыёлдину, и лицо ее, освещенное звездным небом, было прекрасно, как никогда.
