– Неужели ты узнала меня в таком виде?
– Запросто... Только теперь ты и похож на себя настоящего.
– А какой я настоящий? – Епихин повернул к Жанне черное свое бугристое от грязи лицо.
– А вот такой.
– Неужели с таким можно жить?
– Как видишь... Если это назвать жизнью.
– А как еще это назвать?
Как-то незаметно они скатились к разговору обостренному, к разговору, который мог скатиться в ссору, перебранку, разрыв, во что угодно мог скатиться, и, похоже, оба были к этому готовы. Такое случалось, поэтому оба прекрасно знали, куда катятся в легкой, воздушной, пронизанной теплыми солнечными лучами беседе.
Первой спохватилась Жанна. Она поскребла подсыхающую спину Епихина, попыталась заглянуть в его красные от грязи глаза, потрепала за плечо.
– Ну? – спросила она. – Все в порядке? Пар вышел?
– Без остатка, – ответил Епихин и в знак примирения коснулся страшноватой своей рукой ее коленки. – У нас есть что выпить?
– По дороге возьмем.
– И закусить найдется?
– Мои проблемы.
– Я окунусь, ладно? – Епихин поднялся.
– Не ляжешь же со мной в таком виде, – фыркнула Жанна. – Ну ты даешь, Епихин.
– А что... Это было бы забавно... С нечистой силой тебе еще не приходилось спать?
– По-моему, я только с ней, с нечистью, и сплю последние годы, – сказала Жанна вполголоса, когда Епихин уже заплыл в неподвижный, теплый, красноватый в закатных лучах лиман.
В этот вечер между ними не было сказано больше ни слова о далеких событиях в Москве, о телепередаче, которая обоих повергла в молчаливое оцепенение.
Епихин ничего не говорил Жанне о своей авантюре, назовем это авантюрой. Жанна не спрашивала, понимая мудрым своим женским умом, чутьем, что не надо ей знать что-либо еще, кроме того, что знает, о чем догадывается. Это облегчит жизнь и ей, и ему, облегчит их совместное существование.
Поэтому оба, зная, что в последние месяцы происходит что-то важное, громоздкое и опасное, ни словом друг с другом об этом не обмолвились. И Жанна, увидев Епихина, оцепеневшего перед экраном в тот момент, когда там говорили об очередном заказном убийстве, поняла – это оно.
Перемазанный до кончиков ушей черной целебной грязью Епихин, одиноко сидящий на берегу лимана, только подтвердил ее догадку – показывали то, чего он ждал. Жанна вышла из криминальных кругов, были у нее в прошлом разные события, случаи, встречи, всего было достаточно и многое на грани, на последней грани. Удержалась девочка, прошла по своему канату, хотя не раз могла сорваться вниз, но бог миловал, дошла до безопасной площадки.
Странные отношения складываются у нас последнее время – мы почти не обсуждаем собственную жизнь, принимая все происходящее как нечто само собой разумеющееся. Умер человек или родился, ограбили кого или повысили в должности, кто-то съездил на Канарские острова, а кто-то ударился в запой...
И что?
А ничего.
Говорить, в общем-то, не о чем... Такое ощущение, что всем все ясно. А слова, слова только разжижают случившееся, и оно тонет в этих самых словах, приблизительных, бестолковых и равнодушных.
– Да, старик, похоже, ты хорошо подзалетел, – говорит один.
– Круче не бывает, – отвечает второй.
И все, разговор закончен, говорить больше не о чем. А речь-то шла о том, что школьница одного из них невзначай забеременела. Бывает, чего уж там, не так уж редко бывает, состояние общества предрасполагает к таким случайностям.
– И что ты ей на это? – вымучивает из себя один.
– А что я могу... Не переживай, дочка, говорю я ей, – может, это и не твой ребенок...
– Хорошо сказал, – кивнул любопытствующий и, поскольку проявил участие, то почувствовал себя вправе и о главном сказать. – Может, еще по пивку?
– Отчего ж, возьмем.
Тема исчерпана.
А действительно, что сказать, ребята? Рвать волосы на голове, задрав юбчонку, пройтись ремнем по юной попе? Так ведь и юбчонки нету, джинсы на ней в облипочку... Их ведь так просто и не снимешь, их только сама хозяйка юной попы может скинуть с себя в мановение ока...
Такие дела, ребята...
Те же Епихин со своей оторвой Жанной... Ведь оба поняли, да особенно и не скрывали друг от друга – передача по телевидению о заказном убийстве в Москве касалась их, касалась напрямую, и, хотя в это время они были далеко от места события, оба прекрасно поняли – прячась именно от этого события, забрались в эту дыру, подолгу толклись в магазинчике, стараясь запомниться, чтобы потом, когда спросит следователь у той же продавщицы, были, дескать, такие здесь в начале сентября, к примеру, она скажет твердо и убежденно – конечно, были! Как же им не быть, если только о них и разговоров в поселке! И отдыхающие, лечащие какие-то зарождающиеся в них недомогания, тоже подтвердят – как же, как же, вместе в грязи мокли, вместе в волнах отмывались...
В общем, засветились.
А когда вино виноградное у старика покупали, подолгу беседовали с ним, маялись от долгих его рассказов о прежней жизни, даже о себе что-то невинное рассказали, сфотографировались со стариком, чем тот был настолько горд, что даже бутылек вина подарил заветного, не для каждого предназначенного...
И фотоаппарат был выбран продуманно – дату он выщелкивал в уголке снимка. Правда, дату можно было выставить какую угодно, но старик подтвердит – верная дата.
Ну, и так далее...
Так вот мысль-то в чем...
Ведь не поговорили они друг с другом о том, что дождались вестей из Москвы, дождались тех криминальных событий, к которым там еще, на московских улицах и немчиновских переулках руку приложили. Хотя словечками и обменялись, но такими, что даже хитроумный Анпилогов, если бы невидимо и неотступно следовал за ними и слышал не то что каждое слово, а каждый вздох, и то не догадался бы ни о чем, ни в чем их заподозрить бы не смог.
– У меня такое ощущение, что после грязевой ванны ты как дух перевел, – заметила Жанна, когда они босиком по остывающей тропинке возвращались вдоль моря к себе домой.
– Да, – кивнул Епихин. – Так можно сказать.
– Теперь пора и домой собираться?
– Побудем немного. Куда торопиться... В Москве сейчас суетно.
– Хоть позвонить бы... Как там...
– Позвонил, – ответил Епихин, щурясь на красное солнце, отчего в глазах его как бы полыхали два маленьких язычка пламени.
– Можно не торопиться?
– Нужно не торопиться.
– Как ты стал выражаться... – усмехнулась Жанна.
– Как?
– С некоторым значением заговорил.
