– В тот момент, когда об этом шел разговор, я не отказывался.
– Разумеется, – кивнул Невродов. – Дальше.
– Но и не визжал от восторга.
– Этого и не требуется.
– В мои планы не входит занятие кабинета Анцыферова.
– Что же входит в твои планы?
– Анцыферов берет взятки.
– Ха! – Невродов откинулся на спинку кресла. – Ну, ты даешь, Павел Николаевич! А кто их не берет?
– Он берет их за прикрытие уголовных дел.
– Естественно, он же прокурор. За что же ему еще могут платить? – Невродов рассмеялся, но смех его не получился беззаботным. Настороженно рассмеялся прокурор, ожидая дальнейших пояснений.
– Я хочу, – Пафнутьев помолчал, подбирая слова наиболее уместные, наиболее точные. – Я хочу взять его на этом деле.
– И посадить?
– Да.
– Шутишь?
– Нет.
Невродов тяжело поднялся, прошелся по кабинету, поскрипывая вощеными паркетинками, остановился у окна, некоторое время смотрел на улицу, постоял у шкафа, набитого кодексами, комментариями, справочниками, вернулся, но не сел, а, уперевшись в стол двумя руками, навис всем своим большим жарким телом над Пафнутьевым так, что тот даже чуть пригнул голову.
– Кто об этом знает? – голос Невродова сделался заметно тише, что было добрым знаком.
– Уже двое.
– Так. – Невродов обошел вокруг стола и сел в кресло. – Тебе известно его прикрытие?
– Да.
– И ты надеешься этот козырь перебить?
– Да.
– Но это невозможно, Павел Николаевич.
– Очень даже возможно.
– Каким образом?
– Будет лучше, если я не отвечу.
– Почему?
– Не хочу связывать вас знанием. И мне спокойнее. Просто я все беру на себя. В случае неудачи – гореть мне одному. Синим пламенем.
– Но санкцию-то я должен дать?
– Конечно.
– Но это же переворот, Павел Николаевич? Вы это хотя бы сознаете?
– Я прошу вас помочь в пределах закона.
– Но мы оба знаем, что такое закон в наше время, верно?
– Знаем.
– Зачем ты идешь на это? Ведь тебе светит кабинет городского прокурора.
– Высоты боюсь.
– Это не ответ.
– Это самый честный ответ, который я могу дать. Ведь мы оба знаем, что такое закон в наше время и каковы будут мои обязанности в кабинете городского прокурора.
– Принимается... Но надо хорошо подумать. – Невродов сложил руки на столе и исподлобья посмотрел на Пафнутьева. – Ведь этим все закончиться не может, это будет только началом...
– Скорее всего.
– Ты поставил меня в сложное положение, Павел Николаевич. Независимо от того, как я отнесусь к твоему предложению. Ты это понимаешь?
– Да.
– Надо подумать, – повторил Невродов после долгого молчания.
– Когда позвонить?
– Не надо звонить. Я сам тебя найду. Не торопи.
– Хорошо. – Пафнутьев поднялся.
– Ты откуда мне звонил?
– Из автомата.
– Молодец.
– А здесь все в порядке? – Пафнутьев кивнул на ряд телефонов, выстроившихся на столе Невродова.
– Надеюсь.
– Надо бы уточнить, Валерий Александрович.
– Уже. Тут порядок. Подчистил немного.
– А было что подчищать?
– Было. – Невродов опустил глаза.
– До скорой встречи, Валерий Александрович. Буду ждать вашего звонка.
– Жди, – кивнул Невродов и протянул руку, настороженно глядя Пафнутьеву в глаза. – Не дрогнешь?
– Нет.
– Я позвоню, – повторил областной прокурор.
Только выйдя на улицу, Пафнутьев перевел дух – он не привык говорить в таком темпе. Когда на его пути оказался гастроном, он вошел и у стойки купил томатного сока – больше ничего в розлив не продавали. Сок оказался настолько отвратительным, что он почти полный стакан оставил на прилавке. Выходя, оглянулся – молоденькая девушка спокойно выливала его недопитый сок обратно в стеклянную колбу.
...Сверившись с адресом в блокноте, Пафнутьев прошел во двор дома, осмотрелся. Двор был чист, ухожен, что уже вызывало удивление – очень мало осталось в стране ухоженных мест. Вдоль проезжей части стояли несколько машин, явно иностранного производства. Под толстыми кленами пестрели скамейки, к ним тянулись дорожки, подметенные дорожки. Дом был старой, сталинской еще постройки – толстые стены, кое-какие выступы над окнами, над дверями. Сегодня, во времена сверхэкономии и какой-то безумной гонки за заморскими стеклобетонными образцами, эти невинные карнизики казались архитектурными роскошествами. Когда-то в таких вот домах еще делали прихожие, оставляли кладовочки, да и кухни в них почему-то оказывались гораздо больше стандартных пяти метров.
Пафнутьев поднялся по непривычно широкой лестнице на третий этаж, потоптался на просторной площадке с окном во двор, подойдя к тяжелой дубовой двери, позвонил. В глубине квартиры прозвучал слабый, приглушенный звонок. Щелкнули замки, и на пороге возникла молодая женщина со встревоженным взглядом. Она, казалось, ждала кого-то, кто вмешался бы в ее жизнь решительно и счастливо.
– Здравствуйте, – сказал Пафнутьев и громче, и радостнее, чем требовалось.
– Здравствуйте...
– Здесь живут Званцевы?
– Живут, – женщина чуть заметно улыбнулась, откликнувшись на его тон.
– Значит, я не заблудился.
– Если не заблудились, входите, – она отступила в сторону – большая прихожая позволяла отступить в сторону, пропустить гостя в дом и лишь потом закрыть за ним дверь. В современных домах ей вначале пришлось бы пройти в глубину квартиры, в комнату, а уж потом вернуться к двери.
– Спасибо, – Пафнутьев шагнул вперед, сделал еще несколько шагов, осмотрелся. В большой комнате стояла детская кроватка, возле нее – трехколесный велосипед. Все ясно, подумал он. В доме двое детей. Одному пять лет, второму год. Или что-то около этого. Квартира просторная, даже пустоватая. Похоже, что время от времени вещи отсюда попросту выносят. А были здесь неплохие вещи, то что ныне принято называть антиквариатом, хотя сделаны они уже после войны, в пятидесятые годы. Но даже тогда вещи делали лучше. Куда уходят мастера?
– Наверно, я должна предложить вам раздеться? – спросила женщина, прерывая затянувшееся молчание. – Но я не знаю, кстати ли...
– Кстати, – кивнул Пафнутьев и стащил с себя намокший плащ. – Дети? – он кивнул в сторону большой комнаты.
