– Нет. Проехали. Видите ли, Валерий Александрович, как обстоят дела... Да, мне нравилась девушка в белом... Но теперь я люблю в голубом.
– Есенин, – кивнул Невродов.
– Может быть, – легкомысленно ответил Пафнутьев, не восторгаясь начитанностью прокурора, хотя и мог бы восхититься для пользы дела. Оба произносили пустые, незначащие слова, пытаясь по интонации, по взгляду, по выражению лица хоть что-то узнать о главном.
– Каждый может рассказать о себе нечто подобное. И всегда есть основания назвать потерпевшего дураком, – просипел Невродов, глядя в мокрое, покрытое ручейками дождя окно. – У меня к тебе, Павел Николаевич, один вопрос...
– Готов ответить немедленно.
– Не торопись... Я могу и подождать. Но ответить нужно обстоятельно. Или, скажем, доказательно.
– Слушаю!
– Сысцов, – проговорил Невродов, неотрывно глядя на Пафнутьева. – Вопрос ясен?
– Вполне. Больше вопросов не будет?
– Нет.
– Это мне напоминает анекдот... Когда ваш всенародно избранный президент уделался везде, где только мог, вызвал он из-под Кремлевской стены Иосифа Виссарионыча. Отряхнули с вождя земельные комья, причесали, трубку дали выкурить и повели к президенту. «Что делать?» – спрашивает тот. «Все очень просто, – отвечает вождь всех народов. – Прежде всего надо расстрелять депутатов, до единого. Партии разогнать, а их лидеров – на Колыму. И третье – выкрасить мавзолей в розовый цвет».
– Ха! – сказал Невродов. – А почему в розовый?
– Тот же вопрос задал и наш президент. А вождь всех народов усмехнулся в усы и отвечает... «Я так и знал, – говорит, – что возражений по первым двум вопросам не будет».
– Надо же... Чего только люди не придумают...
– Все это – правда святая, – заверил Пафнутьев.
– Сысцов, – напомнил Невродов.
– Если скажу, что беру его на себя... Этого недостаточно?
– Разумеется. Я сам должен быть уверен.
– Есть документы, которые наверняка убедят первого.
– Нет, – покачал головой Невродов. – Не пойдет. Его убеждать не надо, он и сам знает, кто такой Анцыферов. За что его и ценит. Понимаешь? Анцыферов в его команде. Все остальное просто не имеет значения. И он его не отдаст.
– Отдаст.
– Павел Николаевич... Это не разговор. Я сто раз скажу, что не отдаст, а ты мне в ответ двести раз скажешь, что отдаст... Ну и что? С места мы не сдвинемся.
Пафнутьев вынужден был признать правоту Невродова. Прокурор области безошибочно нащупал самое слабое звено во всех его построениях. Старый волк Невродов прекрасно знал систему взаимоотношений в верхних слоях городской власти, и склонить его к отчаянным авантюрам, зыбким, ненадежным ходам было невозможно. Вся продуманная до мелочей операция Пафнутьева повисла на волоске. Осуществить ее один он не сможет, это невозможно. Сгорит при первых же шагах.
– Вот так, Павел Николаевич, – подвел итог Невродов. – Я рад, что мы с тобой поговорили, познакомились поближе... Возможно, в будущем нам еще представится возможность поговорить на эти щекотливые темы, но сейчас... Рановато.
– Такой возможности больше не будет.
– Почему?
– В вашем кресле будет сидеть другой человек.
– Ну что ж... Чему быть, того не миновать.
– Или сейчас, или никогда.
– Не вижу реальной возможности.
– Не надо, – Пафнутьев выставил вперед ладонь, как бы не подпуская к себе опасливость прокурора, но тут же смутился, поняв, что этот жест он перенял у Инякиной. Та тоже в трудные минуты разговора выставляла вперед узкую ладошку и твердо говорила: «Не надо!» – Хорошо, – сказал Пафнутьев. – Тогда я перехожу на открытый текст.
– Давай.
– У вас есть верный человек? Один, только один?
– Найдется.
– Поступаем так... Вы даете мне этого человека. И мы с ним проводим операцию. Он – ваш представитель, он освящает мои действия светом высшей власти. В случае успеха – вы на коне. Вы все знаете, приняли своевременные меры, вы всегда держите руку на пульте. Или на пульсе, не знаю, как лучше. И докладываете на любом уровне об успешной борьбе с коррупцией в высших эшелонах.
– Дальше не надо. Я сам соображу, как вести себя в случае успеха. Тут много ума не надо, – просипел Невродов насмешливо. – Приступай, Павел Николаевич, ко второму варианту.
– В случае неудачи, провала, просчета... Ваш человек заявляет, что действовал самостоятельно, втайне от руководства. А пошел он на эту авантюру, соблазнившись посулами проходимца Пафнутьева, который после известных потрясений потерял рассудок и впал в беспокойство и неистовство. И я сгораю в гордом одиночестве.
– И мой человек сгорает, – напомнил Невродов.
– Вы найдете способ спасти его.
Невродов долго смотрел на Пафнутьева, буравя его маленькими остренькими глазками. Потом отвернулся к окну, долго смотрел на пролетающие мимо окна громадные кленовые листья. Сквозь открытую форточку слышался даже легкий хруст, с которым листья отламывались от ветвей.
– Зачем тебе это надо, Павел Николаевич? – спросил наконец Невродов.
– Не знаю... Но чую – надо.
– Так, – медленно протянул Невродов, а помолчав, опять произнес: – Так... Говоришь, нравилась девушка в белом?
– Да. Но теперь я люблю в голубом.
– Как ее зовут?
– Не скажу.
– Почему? – Маленькие брови Невродова медленно поднялись надо лбом, и лицо его приобрело обиженное выражение.
– Сглазить боюсь.
– Да? – еще больше удивился прокурор. – Надо же... Ну и правильно, что не говоришь. Значит, в самом деле любишь... Действительно, чтобы решиться на такое... Надо влюбиться. А я вот невлюбленным живу...
– Это тяжело, – посочувствовал Пафнутьев.
– Тяжело, – согласился Невродов. – Недавно вот хватил лишнего и даже слезу пустил, себя жаль стало. – Невродов часто заморгал, и Пафнутьев сразу представил себе, как плакал, перепив, областной прокурор. – Понимаешь, Павел Николаевич, я вращаюсь в таких кругах, в таком обществе, что и влюбиться-то мудрено... Судьи, следователи, судебные исполнители... Какая любовь!
– А секретарша? – лукаво спросил Пафнутьев. – По-моему, очень приятная девушка, а?
– Я ее боюсь.
– Ее?! Почему?
– Даже в кабинет лишний раз вызвать не могу... Лучше сам потрачу полчаса и дозвонюсь, куда надо... Мне кажется, она видит меня насквозь.
– И что же она видит?
– Знаешь, Павел Николаевич... Похоже на то, что я втрескался в нее. – Невродов посмотрел на Пафнутьева с полной беспомощностью.
