– Арестован Анцыферов.
– Знаю, – кивнул Сысцов, прихлебывая чай. – Дальше.
– Вы уже знаете? – поперхнулся Пафнутьев от удивления.
– Невродов доложил.
– Ну, тогда слава богу... А то я уж думал, что мне первому придется принести эту новость.
– Нет... Невродов оказался неожиданно гуманным человеком... По отношению к тебе, Павел Николаевич... И весь удар взял на себя.
– Надо же, какое великодушие, – пробормотал Пафнутьев.
– Но все равно хорошо, что ты пришел. – Сысцов остро глянул на Пафнутьева поверх стакана. – Невродов мало что мог сказать... Очень волновался. – Сысцов жестко улыбнулся. – Он сказал, что ты доложишь подробности. Слушаю тебя, Павел Николаевич. – И Пафнутьев вдруг ясно услышал в наступившей тишине, как мелко и часто бьется в опустевшем стакане серебряная ложечка, передавая дрожание руки Сысцова. – А то я уж, честно говоря, подумал ненароком... Не придешь ли ты с конвоирами за мной... Нет, вроде один пришел... И на том спасибо.
Ложечка продолжала звенеть в стакане, и Сысцов, поймав взгляд Пафнутьева, устремленный в сторону этого мелкого дробного звона, поставил стакан на стол.
– Иван Иванович, – начал Пафнутьев, наклонив голову вперед, как бы преодолевая сильный встречный ветер, который бил ему в лицо. – Я прекрасно понимаю все, что произошло, понимаю суть событий... И скрытую их сторону. Но все произошло настолько неожиданно, что предупредить вас, посоветоваться... не было никакой возможности. События назревали несколько дней... И я не думал, что они взорвутся столь быстро.
– Не тяни.
– Внешняя сторона событий такова... Не-кий директор гастронома, Халандовский, написал заявление о том, что прокурор города требует с него пять миллионов рублей за прикрытие уголовного дела, возбужденного против того же Халандовского.
– А что он натворил, этот твой Халандовский?
– Почему он мой?
– Не надо, – досадливо махнул рукой Сысцов. – Не надо лапши, Павел Николаевич. Что он натворил?
– Ничего. Обвес, обсчет... Обычные торговые дела.
– И за это пять миллионов? Он что, ошалел?
– Кто? – осмелился спросить Пафнутьев.
– Анцышка... Многовато запросил... Такие дела стоят меньше. Продолжай.
– Халандовский не простак. Он понимал, что обвинение дутое. Для того и составленное, чтобы получить с него деньги. И он, ничем не рискуя, обратился в областную прокуратуру. Те ухватились. И сегодня утром провели операцию. Халандовский вручил Анцыферову пять миллионов меченых денег, те тут же вошли следом за ним и оформили факт получения взятки. Были изъяты и сами деньги, и газетная упаковка, пересыпанная светящимся порошком, тут же сфотографировали руки Анцыферова, они тоже светились.
– Засветился, значит, наш прокурор, – задумчиво проговорил Сысцов, с улыбкой глядя на Пафнутьева. – Засветился... Жаль. Хороший был человек, а, Павел Николаевич?
– Мы с ним давно работали, – осторожно ответил Пафнутьев, не разобравшись в смысле вопроса.
– Ну хорошо... А твоя роль во всех этих событиях... В чем она заключается? Ведь я же не поверю, что ты ничего не знал и ни о чем не догадывался, а?
– Знал и догадывался, – кивнул Пафнутьев.
– Почему же не спасал Анцыферова?
– Это моя обязанность?
– Да.
– А вот этого я уже не знал.
– Врешь, – просто сказал Сысцов. И улыбнулся каким-то своим, невысказанным мыслям. И Пафнутьеву эта его улыбка не понравилась. Он вдруг ясно понял, что если сейчас, вот в этом разговоре, он не переломит этого упрямого, сильного, всепонимающего противника, то ему придется не просто менять работу, ему придется поменять и место жительства. В этом городе оставаться будет попросту опасно. И спокойствие Сысцова объяснялось только одним – он уже с ним попрощался. И сейчас лишь исполнял последний долг. – Да, Павел Николаевич, ты обязан был Анцыферову помогать, выручать, предупреждать о малейшей опасности, а в случае надобности закрывать его собственной грудью. Только при таком отношении к Анцышке мы с тобой могли бы работать дальше. Вот в этом кабинете, ровно год назад, даже немного больше, он сделал тебя начальником следственного отдела. Ты забыл об этом?
– Не забыл. – Пафнутьева охватила легкость, которая посещала его в минуты крайней опасности. Не было ни сомнений, ни колебаний, не было запасного выхода и спасительного входа, все решалось в эти вот самые секунды, решалось навсегда. Пафнутьева охватило шалое состояние вседозволенности, которое он однажды уже испытал в этом кабинете, когда так самозабвенно и нагло излагал им же самим придуманную версию убийства Пахомова. Тогда еще он открыл слабое место этих вот могущественных людей – они могут переиграть любого в игре солидной, обстоятельной, продуманной. Но если им все время, безостановочно подбрасывать доводы и объяснения, которые не вписываются в обычную логику поступков, они теряются, происходит сбой в их непоколебимой уверенности.
Пафнутьев провел годы за следственным столом, допросив за это время тысячи людей, и не просто допросив, а вывернув их, можно сказать, наизнанку. И эти годы, эти допросы, знакомство с тысячами людей дали опыт, который позволял вести себя так, как требовалось именно в этом положении, именно с этим человеком, и выходить на результат, который требовался.
– Наш разговор окончен, Павел Николаевич, – сказал Сысцов, тяжело поднимаясь из кресла. – Нам обоим все ясно, не правда ли? Анцыферов будет на свободе сегодня же, сейчас же... Мне кажется, что вы с ним уже не сможете работать вместе. Но это уже решать Анцыферову.
– Вот так круто?
– Да, Павел Николаевич, только так. Вы просчитались. Я знаю, вы в душе игрок, азартный игрок, с фантазией, с необходимой долей наглости и блефа... Я понял это еще год назад. И должен вам сказать, что именно эти качества меня и привлекли. Таких людей везде ценят... Но только в тех случаях, когда они правильно себя ведут и ставят на ту карту, на которую им указывают. Но когда они начинают своевольничать, совершать поступки в меру своего куцего понимания событий, когда они проявляют уже собственную гордыню, самостоятельность, как им кажется...
– А на самом деле что они проявляют? – поинтересовался Пафнутьев, вдавленный в кресло словами Сысцова.
– А на самом деле они проявляют собственную ограниченность, – усмехнулся Сысцов, садясь за стол. – В таких случаях с ними прощаются. Более того, принимают меры, чтобы обезопаситься от них и в будущем. Вы понимаете, о чем я говорю, да?
– Местами, – дерзко ответил Пафнутьев.
– Я и не рассчитывал, что вы сможете понять все... Что же вы сидите, Павел Николаевич? Я же сказал – разговор окончен.
– Разговор еще не начинался, Иван Иванович, – произнес Пафнутьев и даже нашел в себе силы улыбнуться прямо в лицо Сысцову. – Присядьте, Иван Иванович, – Пафнутьев великодушно показал на кресло, с которого только что поднялся Сысцов.
