– Колов у себя? – спросил Пафнутьев.
– Вроде, на месте. Он не любит далеко от телефона отходить, – рассмеялся дежурный. – Только на расстояние прямой видимости. Или слышимости. Большой начальник хорош в кабинете, чтоб всегда на него выйти можно было. Хочешь зайти?
– Хочу.
– Попробуй. Может, получится. Обычно он визитов не поощряет. Мы у него бываем только по вызову. Но ты – другое дело. Опять же по делу.
На второй этаж Пафнутьев поднимался медленно. Что-то подсказывало – удачи не будет. Слишком все было просто. Раз – и на тебе письмо со всеми именами, адресами и приметами убийц. Так не бывает. И потом, если Колов звонил Анцыферову… Если все в открытую… То Пафнутьев бы знал о письме от прокурора. Если, конечно, все в открытую, – подвел Пафнутьев итог своим раздумьям.
Крупная блондинка с крашеными волосами и ярко-красными губами сидела на секретарском месте, зажав в зубах перемазанную помадой сигарету. Увидев Пафнутьева, улыбнулась, но улыбка была как бы про себя, словно она вспомнила об этом человеке что-то смешное, или увидела что-то неприличное. И многие, попадая в приемную впервые, столкнувшись с этой улыбкой, растерянно осматривали себя – в порядке ли брюки, не торчит ли где чего смешного или срамного.
– Здравствуй, Зоя, – приветствовал ее Пафнутьев. – Что хорошего в жизни?
– А, Паша, – секретарша улыбнулась, окинув Пафнутьева взглядом. И он не мог удержаться, чтоб не провести пальцем по ширинке – все ли там в порядке.
– Послушай, от вашего дежурного должно поступить письмо на имя Колова. Было?
– Вся почта у него.
– А сам он?
– Занят. Не принимает.
– У него много народу?
– Один сидит. Но на телефоне. Доложить?
– Конечно!
Зоя, не глядя, нажала кнопку и, выпустив облако дыма изо рта, подмигнула Пафнутьеву. Сейчас, дескать, все решим, не дрейфь.
– Слушаю! – раздался искаженный динамиком голос Колова.
– Геннадий Борисович… Пафнутьев из прокуратуры.
– В чем дело?
– Хочет сам доложить.
– Это что… Срочно?
– Говорит, срочно.
Наступило молчание.
– Начальство думает, – сказала Зоя, прикрыв трубку рукой. – Это хорошо. Когда думает, соглашается. Если бы почаще думал, золотой был бы человек.
– Пусть войдет, – разрешил Колов.
– Вот видишь, – усмехнулась Зоя, искривившись от сигаретного дыма.
Пафнутьев передернул плечами, поправляя пиджак и, решительно перешагнув порог, оказался в длинном кабинете, казавшемся еще длиннее оттого, что от двери к столу тянулась красная ковровая дорожка. Стены были обиты древесными плитами, сработанными на местном мебельном комбинате. Кабинеты всех приличных начальников города были обшиты этими плитами из прессованной стружки, и к кому бы ни явился новый человек, он не мог избавиться от ощущения, что все время оказывается все в том же кабинете, приходил ли в больницу к главврачу, в милицию, в исполком. И Пафнутьев не удержался, хмыкнул про себя, удивившись, что на месте Анцыферова на этот раз сидит Колов – кабинет прокурора был отделан такими же плитами.
Генерал Колов сидел за полированным столом, похоже, собравшись на прием чрезвычайной важности – столько в нем было блеска и торжественности. Пуговицы форменного кителя зеленого цвета сверкали, обжигая взгляд, значки играли вишневой эмалью и золотом, колодки наград, оправленные в металл и покрытые прозрачной пленкой, придавали генеральскому облику нарядность и недоступность. Впрочем, впечатление парадности было не так уж далека от истины, Колов шел по жизни как на параде – уверенной, неуязвимой поступью. Короткая стрижка, седоватые волосы, выбритое, отяжелевшее лицо бывшего боксера создавали облик человека волевого, сильного. Даже без кителя каждый сразу бы заподозрил в Колове генерала. А перебитый в юности нос придавал ему некую романтичность, чувствовалось, что этот человек через много прошел. Пафнутьев знал, что и шутка, и злость генерала рядом, и никогда нельзя заранее знать, что вызовут в нем твои слова – ярость или смех. Впрочем, и ярость в нем держалась недолго, и смех не был столь уж веселым.
– Здравствуйте, Геннадий Борисович! – бодро приветствовал его Пафнутьев, невольно включаясь в торжественность, наполнявшую помещение.
– А, Пафнутьев, – Колов решительно отодвинул в сторону бумаги. – Проходи. Садись. Рад тебя видеть. Как поживаешь? Что привело?
– Дела, Геннадий Борисович.
– Это хорошо. О делах забывать нельзя.
– Да они сами о себе не дают забыть.
– Тоже правильно. Тем и живы. Делами, заботами, хлопотами. Зачем пожаловал?
– Убийство, Геннадий Борисович.
– Это плохо. Рождение – хорошо. Убийство – плохо. Знаю, о чем ты говоришь, что имеешь в виду. Анцыферов звонил. Значит, тебе поручено?
– Как видите…
– Одобряю. Молодец Анцыферов. Соображает.
Несмотря на откровенную и наглую лесть, Пафнутьев ощутил в душе теплую волну благодарности. Знал, что ничего не стоят слова Колова, знал, что тот попросту лжет ему в глаза, но ничего не мог поделать – было приятно.
– Спасибо на добром слове, Геннадий Борисович.
– Ха! А я о тебе ничего не сказал. Я Анцышку похвалил, его выбор одобрил. Ладно, не обижайся, и ты доброе слово заслужишь, все впереди. Слушаю тебя.
– Убит Пахомов. Личный водитель Голдобова…
– Да, будет подарок Илье Матвеевичу к возвращению! А ведь он возил меня, этот Пахомов. Как-то зашел по делу к Голдобову, а он и доставил меня домой. И Пахомов вел машину. Но сказать, что запомнил его… Нет, не запомнил.
– Он был здесь, Пахомов, – Пафнутьев настойчива продирался к цели своего прихода.
– У меня? В этом кабинете?
– Нет, в дежурной части, – Пафнутьев удивился неожиданной резкости Колова. – В журнале есть запись о том, что он был…
– Сейчас вызову дежурного!
– Не надо! Потом, если возникнет необходимость. Около девяти вечера Пахомов зашел в дежурную часть, оставил письмо.
– Письмо?! – встрепенулся Колов. – Какое письмо?
– Пахомов опасался за свою жизнь, об этом и написал в письме.
– Ты видел письмо?
– Нет, к сожалению…
– Как тогда можешь судить о содержании?
– Геннадий Борисович! – взмолился Пафнутьев. – Послушайте! В журнале есть запись, краткое содержание заявления. И там сказано – посетитель опасается за свою жизнь. Письмо передано вам. Для следствия оно имеет важное значение. Возможно, в нем названы люди, названы причины… Вот я и решил зайти.
– Хм, – сказал Колов озадаченно и принялся беспорядочно просматривать бумаги на столе. Несколько раз мелькнуло плотное письмо в стандартном конверте, Пафнутьеву нестерпимо захотелось выхватить его из общей кучи, он даже приподнялся, но Колов каждый раз успевал перевернуть письмо, накрыть другими бумагами. Однажды даже взял в руки и вчитался в надписи, но тут же снова бросил на стол. – Странно, – сказал он, нажимая кнопку звонка. – Если письмо передали, оно должно быть здесь. А если его нет, значит мне его не передавали.