И вот они в гостиничной кровати, вокруг никого, никто им не мешает, а она послушна и податлива. И они сделали тогда то, что было положено природой, все получилось и состоялось. И только после этого он в лунном свете, в сумасшедшем лунном свете взглянул на свою красавицу. Нет, она не стала менее красивой, менее желанной, но в ее позе, в глазах, в немногих словах, которые обронила... Была такая жертвенность, такая покорность судьбе, невеселой, надо сказать, судьбе...
— Да, — произнес Халандовский, стоя продрогшим у окна в пижаме с дырами вместо пуговиц. — да... В ней была какая-то подневольность. Бывает жертвенность счастливая, пусть она будет самоотверженная, остервенелая, в конце концов... Но у нее была жертвенность подневольная. Словно, пересилив себя, съела какую-то гадость...
Больше Халандовский ее не видел.
Не пожелал.
— Но какое было счастье ухаживать за ней! — воскликнул он с потрясенной душой и постаревший на десять лет. — Какое это было время... Нервное, взвинченное, безумное... Она... Скорее всего, она была просто глупа. Она полагала, что приличная женщина так и должна себя вести после траханья, — проговорил Халандовский. — А у тебя, Аркаша, хватило силы, мудрости понять это и простить бедную девочку. И взять себя в руки. Но чем же ты занимался после этого целых десять лет? Ты, Аркаша, делал деньги. Не самое пустое занятие, но и вспомнить особенно нечего.
Резкий телефонный звонок оборвал трепетные воспоминания Халандовского и он с некоторой опаской взял трубку.
Звонил Пафнутьев.
— Спишь? — спросил он.
— Какой сон, Паша... Какой сон.
— Бодрствуешь?
— Тоже нет... Странное сумеречное состояние... Девушки вспоминаются...
— Это прекрасно. К бою готов?
В ответ Халандовский так тяжело, так безысходно вздохнул, что Пафнутьев сразу понял его состояние.
— Держись, Аркаша! Держись!
— Ты меня, Паша, конечно, извини, но я чувствую себя подонком. В прямом и полном смысле слова.
— Это пройдет.
— Не знаю, может быть, и пройдет... А может, и нет. Мне не приходилось вот так внаглую предавать человека. Какой он ни подлец, какая он ни сволочь, но я! Паша, а я — кто? Понимаешь? Поступая так, подсовывая ему эту куклу, я тоже, получается, не лучше! Более того, хуже!
— Ты все перепутал, Аркаша. Ты в петле. А он стоит рядом и ждет удобного момента, чтобы вышибить из-под тебя табуретку.
— Паша... Я могу обмануть покупателя и без его разрешения взять у него десять грамм колбасы... Он не похудеет от этого, он даже здоровее будет, потому и колбаса наша для здоровья вредна. Но вот так, сознательно, продуманно, целеустремленно посадить человека за колючую проволоку...
— Ты предпочитаешь сам сесть вместо него?
— Я не о том...
— А ты знаешь, сколько он посадил? Невинных! Знаешь?!
— Зачем мне это знать... Я о себе говорю, а ты о нем талдычишь.
— Ладно, — оборвал Пафнутьев стенания друга. — Поговорим об этом вечером. А пока один вопрос...
— Hy? — слабым голосом произнес Халандовский.
— Ты готов?
— Я пойду на это, Паша. Все сделаю так, как договорились.
— Ты тверд?
— Конечно, нет... Но все исполню наилучшим образом.
— Все приготовил?
— Как и договаривались.
— Это прекрасно! — Пафнутьев своими возгласами пытался как-то расшевелить Халандовского, но тот пребывал в устойчивом печально-обреченном состоянии. — Слушай меня внимательно. И не говори потом, что не слышал. К тебе придет человек. И скажет, что он от меня.
— Понял, — кивнул Халандовский.
— Ты дашь ему бомбу, которую приготовил. И он сделает на ней кое-какие пометки. Понимаешь, о чем я говорю?
— Как не понять... — грустно проговорил Халандовский. — Технология эта мне хорошо знакома.
— До скорой встречи! — с подъемом произнес Пафнутьев и положил трубку.
— Будь здоров, дорогой, — пробормотал Халандовский уже по дороге в ванную. — Удачи тебе, дорогой... И долгих лет жизни. И мирного неба над годовой...
Когда через час в дверь позвонили, Халандовский был уже в халате и мокрые его волосы свисали на лоб, на уши, придавая выражение еще более горестное. На пороге стоял человек в сером плаще, мокрой кепке и со стареньким дипломатом. Он смотрел на Халандовского требовательно и улыбчиво.
— Я не заблудился? — спросил незнакомец.
— Проходите.
Гость разделся, оставив в прихожей мокрую одежду и прошел в комнату. Был он моложав, почти лыс, но взглядом обладал быстрым и острым. Сев к столу, чемоданчик поставил у ног, выжидательно посмотрел на Халандовского.
— Простите... Вы от кого? — решился задать вопрос Халандовский.
— Мне ведено сказать, что я от Пафнутьева.
— А на самом деле от кого?
— Других фамилий не будет. Пусть останется... Глубокой тайной, как поется в песне.
Халандовский вздохнул, взял с полки завернутые в газету деньги и положил на стол. Гость удовлетворенно кивнул, развернул газету.
— О, так много не надо, — он отобрал пять купюр, остальные вернул. Халандовский опять сунул деньги в какую-то щель между книгами, стопками, коробками. А гость тем временем достал из чемоданчика свои принадлежности и занялся деньгами. Халандовский не стал проявлять любопытства и сел в кресло за спиной гостя. Теперь у него была возможность внимательно его рассмотреть. Мокрые внизу штанины, заношенный костюмчик, да и постричь его не мешало бы, подравнять пучки волос за ушами. Но почувствовал в нем Халандовский и стальную пружину. В этом человеке не было колебаний, раздумий, сомнений. Он четко и с каким-то внутренним убеждением выполнил свою работу — пометил деньги, написав на них два слова — «взятка прокурору», потом деньги и газету, в которую они были завернуты, присыпал порошком из штуковины, похожей на перечницу.
— Вот и все, — оказал человек, поднимаясь. — Положите эти купюры не сверху, а в глубь пачки. Отсчитайте пять-десять чистых и после них положите эти вот грязные, — человек улыбнулся неожиданно простодушно. — Не вздумайте заменить газету. Деньги должны быть именно в этой. Вопросы есть?
— Они не слипнутся?
Вместо ответа человек похлопал Халандовского по руке, улыбнулся подбадривающе.
— Все будет в порядке.
— Может, обсохните? Выпьете чего-нибудь? — С удовольствием. Но не сейчас. В следующий раз. У нас еще будет возможность.
— Ну, что ж... Всего доброго.
— Мы с вами сегодня еще увидимся.
— Да? — удивился Халандовский — Где?
— Где надо, — улыбнулся гость и, пройдя в прихожую, быстро оделся, оглянулся на Халандовского, неприкаянно стоявшего в проходе, прощально махнул рукой и вышел. Только дождавшись щелчка замка, он отпустил дверь и Халандовский услышал быстрые удаляющиеся шаги.
