— Замужем?
— Нет.
— И не была?
— Говорят, не была. Во всяком случае, никто не помнит ее замужней... Что, в общем-то, странно.
— Почему?
— Соблазнительная бабенка.
— И никаких ухажеров?
— Ходят смутные разговоры о каком-то настойчивом хахале. То ли он был ее мужем, то ли все ограничилось пламенной любовью, то ли они собираются внести поправку в свое семейное положение — Но разговор такой есть. А она на подобные темы ни с кем не говорит.
— О чем же она говорит?
— Ни о чем.
— Молчит? — уточнил Пафнутьев.
— Нет, она не молчит,. — поправил оперативник и пересел на другое место, поскольку под стулом, на котором сидел, образовалась лужа. — Цыбизова очень разговорчивая женщина, красивая, себя держит в полном порядке... А вот говорит она ни о чем.
— Это как?
— Вчерашние телепередачи, помолвка Аллы Пугачевой, черный муж Понаровской, способы похудения, цены, поездки, наряды... Ну, я так далее.
— У нее самой есть машина?
— Есть. Старенький «жигуль», чуть ли не первых лет выпуска, на вид неказистый, но на ходу. Я видел его... И покрасить бы не мешало, и зарихтовать есть что, и лобовое стекло нуждается в замене...
— Водит сама?
— Сама.
— Гараж?
— Нет, машину оставляет во дворе.
— Что же она так неосторожно?
— Эту машину я бы не стал угонять, — усмехнулся оперативник.
— Ей действительно нужна машина?
— Круглый год. Страховому агенту без машины тяжело... Клиенты разбросаны по нескольким кварталам, есть и в других районах города...
— Я смотрю, ты достаточно плотно с ней познакомился?
— Она подвезла меня немного... Разговорились, — усмехнулся оперативник. — Хорошая девочка... Но...
— Самое интересное для меня, когда ты произносишь «но»! — воскликнул Пафнутьев. — Продолжай, пожалуйста, именно с этого слова «но». Хорошая девочка, но...
— Больно четкая. Рядом с ней я себе показался простоватым. Недотепой каким-то. Цены, моды, валюты, курсы доллара, акции...
— До чувств дело не дошло?
— Чувства у нее есть, но, похоже, они нисколько не влияют на поступки... Очень конкретная девочка.
— У нее были случаи больших выплат клиентам?
— Были.
— Угоны?
— Да.
— Бывала за рубежом?
— В прошлом году круиз по Средиземному морю. Большой белый корабль, артисты, фокусники, бизнесмены, конкурс красоты... Ну и так далее. Я бы не отказался.
— Даже с ней? — усмехнулся Пафнутьев.
— Особенно с ней.
— Уж не влюбился ли ты случаем?
— Если и дальше буду ее разрабатывать, то не исключено.
— Но денек-второй выдержишь?
— Постараюсь, Павел Николаевич. Хотя... Это будет нелегко.
— Надо же... Но в круиз вряд ли сможешь ее пригласить... Даже по Волге, не говоря уже о Средиземном море.
— Она пригласит, — усмехнулся оперативник.
— Ну-ну... Как она сама объясняет этот круиз? Даже по нынешним временам это... Из ряда вон.
— Поговаривают о каком-то благодетеле. То ли сама проболталась, в чем я сомневаюсь... Скорее всего сознательно назвала источник, чтобы не задавали лишних вопросов. Спонсор — и все тут. Женщина, говорит, я молодая, на здоровье не жалуюсь, а организм своего требует.
— Раскованная девушка, — пробормотал Пафнутьев.
— Да, это качество все отмечают. Но другие в страховых агентах и не задерживаются. Надо уметь и расколоть человека, и в доверие втереться, и убедить в собственной надежности.
— И для нашей работы подошла бы?
— Вполне, — не колеблясь ответил оперативник. — На ней висит что-то серьезное?
— Пока не знаю.
— Но не исключено?
— Да, так можно сказать... Послушай, Миша, уж коли она так тебе по душе пришлась... — Пафнутьев помолчал, преодолевая собственные сомнения. — Сделай полную фотографию ее рабочего дня. От того момента, когда вспыхнет свет у нее на кухне, до того момента, когда свет погаснет в спальне. Разумеется, она не должна об этом знать.
— Можно.
— Давай прямо завтра. Не откладывая.
— С удовольствием.
— И еще... Она ведь при каком-то районном управлении, верно?
— Наверняка.
— У них должна вестись картотека, ведь дело связано с выплатой больших денег.... Карточки на клиентов, карточки на агентов... Понимаешь? Потрудись, ладно? Кто ее клиенты, что застраховано... И это... Самое главное — списки выплат. Когда, за что, сколько... — Есть такая возможность?
— Я там кое-кого знаю, в этом управлении. Помогут.
— А кто там у тебя?
— Не помню, как ее зовут... Симпатичная такая...
— Все понятно, — усмехнулся Пафнутьев. — Не настаиваю. Пусть будет по-твоему. Возникнут неожиданности — звони.
— Не хотелось бы мне, чтобы она влипла, — сказал оперативник, поднимаясь. — Ох, не хотелось бы!
— Знаешь, Миша, мы ничего изменить не можем. Если влипла, то уже влипла. И, как я понял, ты этого не исключаешь?
— В том-то все и дело, Павел Николаевич. Уж больно рисковая девочка. И чует мое оперативное сердце — может пойти на серьезное. Может.
— Что я тебе, Миша, скажу, — Пафнутьев поднялся, проводил оперативника до двери. — Злобствовать не будем, от мстительности удержимся... Но дело свое сделаем. Чтобы было за что уважать себя, чтоб рисковым девочкам было за что нас любить.
— Красиво говорите, Павел Николаевич, — улыбнулся оперативник. — Прямо записать хочется.
— Валяй, дорогой! Записывай, — проворчал Пафнутьев.
* * *
Вика и Андрей несколько раз сталкивались в кабинете Пафнутьева — то ли везло им по молодости, то ли лукавый Пафнутьев подстраивал встречи. Как бы там ни было, встречались, все больше знакомились, но не возникало ничего трепетного между ними, не возникало. Андрей уже работал в прокуратуре водителем и бывал довольно замкнут. И по своему внутреннему состоянию, и по должности — водителю не положено быть слишком уж разговорчивым. А Вика, приходя в кабинет Пафнутьева, вольно или невольно все внимание уделяла хозяину кабинета. И Пафнутьев вынужден был откликаться на ее внимание, на блеск ее глаз и дерзкие слова — ведь к нему в кабинет пришла, его жизнью интересуется, в него шпильки свои невинные запускает.
Понимая двусмысленность происходящего, Пафнутьев частенько выходил из кабинета, оставляя их вдвоем, иногда задерживался и у Анцыферова, и у Дубовика, принимая участие в допросах, которыми мог и пренебречь. А возвращаясь, нередко заставал в кабинете одну Вику или одного Андрея. И, может быть, самое удивительное было то, что Пафнутьева это нисколько не огорчало. Он и сам этому удивлялся — делал все, чтобы ребята сошлись поближе, и ничуть не огорчался, когда видел, что этого не происходит.
