— Он получил то, чем сам грозился.
— Паша, пойми... Мы не говорим об этом ублюдке. Они могли бы его вообще там придушить и двое суток трахали бы его труп... И меня бы это нисколько не взволновало... Все это уже бывало. Мы говорим о другом, Паша.
— Слушаю, — Пафнутьев исподлобья глянул на прокурора.
— Ты не годишься для этой должности. Для тебя слишком большое значение имеет собственное достоинство, собственные суждения о том, о сем...
— Это плохо?
— Очень плохо.
— Почему?
— Потому что ты был в связке. И главная твоя задача — чтобы твое звено было надежным. Да, Паша, есть закон связки, и ты его нарушил. Ты был неприкосновенным, пока находился в нашей связке. Теперь неприкосновенности ты лишился. И у тебя за спиной оказался человек с одной единственной целью в жизни... Убить тебя. Амон выживет, придет в себя...
— Опущенный?
— Опущенный или приподнятый... Это имеет значение среди уголовников. А он из другого мира. Из мира, где превыше всего законы кровной мести. Они действуют не ограниченно во времени, из поколения в поколение... Если увильнешь ты, он будет добираться до твоих детей, если увильнут они, то его внуки будут добираться до твоих внуков и рано или поздно перережут их всех. У него отныне одна цель в жизни. Даже если ты его посадишь на пятнадцать лет, он выживет и сохранит силы, страсть и ярость. И силы ему будет давать мечта о встрече с тобой. Я бы не хотел иметь такого врага.
— Если ты все это знаешь, зачем выпустил?
— Во-первых, я выполнил просьбу уважаемого мною человека. Немного запоздал, но выполнил. А во-вторых, я уровнял ваши шансы, Паша. Теперь вы на равных. Впрочем нет, его положение более предпочтительное.
— А что, нет другого способа убрать меня?
— Ты подвел многих людей, на тебя глядя еще кто-то нарушит законы и обычаи... Такие вещи не должны оставаться безнаказанными. Чтобы в будущем не случилось подобного с другими членами нашей...
— Банды? — угрюмо подсказал Пафнутьев.
— Чтобы ничего подобного не случилось с остальными звеньями нашей цепи, — поправил Анцыферов. — Я не всегда поступал, как тебе хотелось, как ты считал правильным. Но я не стремился нравиться тебе, Паша. У меня другая цель — быть надежным, не подвести людей, которые мне доверяют, которые мне помогают, которые выручат и спасут меня, когда я окажусь в беде. А они меня выручат. Мы с тобой в этом не сомневаемся, да?
— Иногда мы даже в этом уверены.
— Вот-вот. Поэтому я заранее выручаю моих друзей. Ты можешь сказать, что я расплачиваюсь. Скажи. Это меня не обидит. Да, я заранее расплачиваюсь за ее услуги, которые в будущем мне окажут. Здесь действуют суровые законы, Паша, может быть, гораздо суровее, нежели в той банде, которую ты только что упомянул. Ты тешишься словами, а мы делаем дело. В этом наша разница.
— А мне показалось, что я работаю в прокуратуре, — невесело усмехнулся Пафнутьев.
— Это заблуждение, Паша. Прокуратура — всего лишь прикрытие. Даже деньги, которые нам здесь платят — это не деньги, это прикрытие, основание, чтобы ты мог тратить другие деньги, которые здесь можешь делать и, надеюсь, делаешь. Если ты ловишь иногда преступников, то это всего лишь прикрытие твоей настоящей деятельности. Пожалуйста, лови, хоть весь город пересажай... Ведь мы с тобой прекрасно знаем, что посадить можно каждого. Причем, заслуженно. Так вот, пересажай весь город, но если тебе скажут, что вот этого человека трогать нельзя, значит, его не трожь.
Пафнутьев сидел молча, разглядывая собственные ладони, словно по линиям пытаясь определить свою дальнейшую судьбу, предназначение, свой конец. От утренней свежести и бодрящего чувства опасности не осталось и следа. Гнетущая тяжесть какой-то беспросветности, безысходности навалилась на него и он, обмякнув в кресле, смотрел перед собой полуприкрытыми глазами и нельзя было с уверенностью сказать, понимает ли он вообще о чем идет речь.
— Ты раньше так не говорил, Леонард, — наконец произнес Пафнутьев.
— Раньше мы жили в другой стране, ты этого не заметил?
— Заметил.
— Раньше существовали законы.
— И их исполнители, — добавил Пафнутьев.
— Я о другом, — перебил его Анцыферов. — Существовали законы. Мы могли называть их справедливыми или нет, демократическими, диктаторскими, какими угодно. Но они действовали и все им подчинялись. Потом пришли громкоголосые с подловатыми помыслами люди и сказали, что это плохие законы. Однако, новые не предложили. Да! — закричали толпы идиотов, — это плохие законы. — Отменить их! — завопили продажные газетчики, повылезшие из баров, подворотен и камер. Ура! — закричали толпы идиотов. И в результате мы получили сегодняшний день.
— Хорошо говоришь, — одобрительно кивнул Пафнутьев.
— Я могу говорить еще лучше, чтобы тебе немного понравиться. Взгляни наверх! Разве ты увидишь там пример для подражания? Там, Паша, тоже можно сажать каждого. И тоже обоснованно. Мы с тобой прекрасно это знаем. Но не сажаем. Более того — принимаем подачки — зарплату за работу, которую не выполняем, нам и платят за то, чтобы мы ее не выполняли, неужели ты этого до сих пор не понял? Мы служим, Паша! Очнись!
— Я не им служу.
— Твое личное дело — какими словами себя утешать. Но нужно знать совершенно твердо — это всего лишь утешительные рассуждения. Сути не изменить. Тебе просто не позволят этого сделать. Уходить тебе надо, Паша.
— Я подумаю.
— Не утруждайся. За тебя уже подумали. Я тебя ухожу.
— Не уйдешь.
— Да? — улыбнулся Анцыферов. — А что же мне помешает?
— Это опасно.
— Для кого?
— Для всей цепочки.
— Ты в этом уверен?
— Да, — Пафнутьев быстро взглянул на Анцыферова. — Да, Леонард. Все, что ты сейчас сказал, звучит убедительно. Все так и есть. В этом я с тобой согласен. Но! Это не законы бытия, это исключения. И исключения никогда не станут законами, как бы широко они ни распространились, как бы соблазнительно ни выглядели.
— Ты так думаешь? Пожалуйста. Думай так.
— Не трогай меня, Леонард, ладно? Не мешай мне работать. Я ведь тебе не мешаю... Накладка вышла, согласен. Мог помочь, оказать услугу, не оказал. Уж больно этот Амон завяз. Открещиваться вам надо от него, а вы торопитесь спасать. И потом, знаешь... Достал меня этот Амон, достал. Смотри, Леонард, как бы вам не сгореть на нем.
— Не будем, Паша, о том, кто на чем сгорит... Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется... Хорошо, не будем пороть горячку. Работай... Пока. Но советую по-дружески — по сторонам оглядывайся.
— С какой целью?
— Подыскивай новое место, Паша.
— А ты, вроде, насчет этого кабинета намеки делал?
