В свежей крови, не подсохшей еще, не свернувшейся.
События, происшедшие здесь совсем недавно, сразу открылись перед ним во всей своей суровости. На машине, весь в белом, уверенный и даже в чем-то нагловатый, подъезжает капитан Вобликов. Андрей видел, как он подъехал — спокойно, словно с уверенностью в какой-то своей правоте. А через полчаса, да какие там полчаса, минут через двадцать из калитки быстро, можно сказать, порывисто, не задерживаясь ни секунду, выскочил парень в темной куртке и тут же отъехал.
Человек, который садится в чужую машину, даже с разрешения хозяина, ведет себя иначе. Может быть, сам того не замечая, он как бы присматривается к машине — коснется рукой корпуса, помедлит, прежде чем сесть за руль, осмотрится, оказавшись на месте водителя...
Ничего этого не было с тем темным, волосатым — он влез в машину и тут же рванул с места.
— Неправильно вы, ребята, себя ведете, — пробормотал Андрей озадаченно. — Так себя хорошие ребята не ведут... Хорошие ребята ведут себя по-другому.
Над его головой зиял черный провал на чердак. Поразмыслив, Андрей решил начать обзор именно оттуда, поскольку чердак в доме был все-таки господствующей высотой, как выражаются военные люди. Лестница была тут же в двух шагах, и ему ничего не оставалось, как, приставив ее к квадратному лазу, подняться наверх.
На чердаке было душно, жарко, гудели мухи, пахло сеном, сквозь щели пробивались острые солнечные лучи. Окажись он на таком чердаке при других обстоятельствах, Андрей наверняка задержался бы здесь подольше, уж больно соблазнительно было прилечь здесь и забыть обо всех горестях, которые сотрясали человечество.
Протянув руку, Андрей нащупал комковатый матрац, подушку. Ничего больше на лежаке не было — ни одеяла, ни простыней. Не нашел он ничего и под матрацем. Кто здесь жил, кто облюбовал это странное место для ночлега? Или для перепрятывания? Или для засады? Во всяком случае, лежбище было устроено столь удобно, что годилось для любого из этих занятий. Комковатый ватный матрац глушил все звуки, и человек, лежащий здесь, мог совершенно бесшумно перевернуться с боку на бок, и почесаться при желании, и потянуться...
Убедившись, что на чердаке никого нет, Андрей спустился вниз, заглянул в комнату — здесь невозможно было спрятаться не только человеку, но даже кошке.
Теперь все его внимание было направлено на кухонный пол, без сомнения залитый кровью. У человека, видимо, не было времени устранять все следы своего пребывания, и он сделал единственно возможное — окатил пол водой.
Решившись, Андрей прошел на середину кухни, ухватился за железное кольцо, служившее ручкой, и с силой потянул на себя. На удивление дверь подалась легко и тут же снизу дохнуло прохладной сыростью. Андрей всмотрелся вниз, но ничего не увидел. Однако услышал слабый стон. Похоже, человек уже не мог произносить что-то внятное, и только стоны, только стоны доносились из темноты.
Андрей знал, что в подобных подвалах посреди дома всегда проведено электричество. И принялся искать выключатель. Обычно его устанавливают где-нибудь под рукой, чтобы можно было без труда нащупать даже в полной темноте, или же рядом с комнатным выключателем.
Так было и на этот раз — рядом с выключателем у двери Андрей увидел еще один, чем-то неуловимо отличающийся — то ли он был грязнее, то ли подешевле, то ли установлен небрежнее. Нажав кнопку, Андрей увидел, что в подвале вспыхнул свет. Когда он подошел к нему и заглянул вниз, то невольно оцепенел от ужаса. Неестественно изогнувшись, в узком, сдавленном пространстве подвала лежал окровавленный человек и смотрел на него снизу с такой мукой в глазах, с таким страданием, что не содрогнуться было невозможно. Впрочем, нельзя было уверенно сказать, что он смотрел, просто лицо его было вывернуто кверху и глаза отражали свет электрической лампочки.
— Ни фига себе, — пробормотал Андрей. — И через некоторое время повторил опять: — Ни фига себе...
По одежде он понял, что это был Вобликов, тот самый, который полчаса назад вошел сюда так уверенно и напористо, с такой правотой в каждом своем движении, в горделиво вскинутой голове.
— Ты живой, мужик? — спросил Андрей нарочито громко, нарочито грубовато, чтобы подавить в себе ужас, который вызывал в нем этот изломанный, зажатый в тесном погребе человек.
Но ни слова не услышал в ответ. Умирающий никак не откликнулся на его слова ни движением, ни взглядом. Он продолжал почти неслышно стонать, хотя даже стонами нельзя было назвать звуки, которые он издавал, — это было стонущее дыхание человека.
Андрей вынул телефон, набрал номер Пафнутьева, подождал, пока тот поднимет трубку.
— Слушаю, — сказал Пафнутьев отрывисто, и Андрей понял, что тот в кабинете не один.
— Павел Николаевич... Докладываю обстановку.
— Слушаю.
— Звоню из дачного дома.
— Ты один?
— Почти... В погребе лежит какой-то полуживой мужик... Скорее всего, Вобликов.
— В каком смысле полуживой?
— Весь в кровище, жалобно стонет, похоже, умирает. Нашел вилы... Думаю, этими вилами его и пырнули в живот. Вилы еще те... Кошмарное оружие.
— Так что там у них... Между собой разборки начались?
— Не исключено. Вы же этого и хотели...
— Не то чтобы хотел, — Пафнутьев помялся. — Но предполагал, так будет точнее. Значит, живой Вобликов?
— Павел Николаевич... Если у него в животе эти вилы побывали, то какой он живой...
— Шаланда не приехал?
— Пока нет. Одному мне его не достать.
— И не надо. Это их человек, пусть возятся. Они уже едут, будут у тебя с минуты на минуту.
— Уже приехали, — сказал Андрей, увидев в окно подъехавшую милицейскую машину.
— И Шаланда с ними?
— Да. — Андрей увидел, как Шаланда первым вошел в калитку и решительно зашагал к крыльцу.
— Ну что ж, — усмехнулся Пафнутьев, — порадуй Жору. Пусть со мной свяжется, у меня для него есть кое-что. — И Пафнутьев положил трубку.
Дверь на кухню широко распахнулась, и мощно, неудержимо вошел Шаланда, сразу наполнив собой все помещение. Казалось, ему хочется что-то делать, отдавать приказания, лицо его было устремленным, если не вдохновенным. Он тут же рванулся от порога на середину кухни и, не останови его Андрей, кто знает, может быть, провалился бы в погреб к своему сотруднику. Тогда бы уж Вобликову наверняка не выжить.
— Что это? — спросил Шаланда напористо.
— Он там, — сказал Андрей, показывая взглядом на подвал.
Шаланда шагнул к провалу, посмотрел вниз, отшатнулся.
— О Боже, — пробормотал он, закрыв глаза. — О Боже. — И он обесиленно опустился на табуретку. — Кто его так? — Шаланда посмотрел на Андрея в полной беспомощности. Его показательный начальственный напор сменился почти детской беспомощностью.
