А многоопытный хозяин, увидев скошенным взглядом этот самый пакетик, бросит небрежно, продолжая разливать принесенный гостем коньяк, положи, дескать, вон там на полку, нет-нет, повыше, и задвинь поглубже. Не коснется он сразу пакета, не возьмет в руки, мало ли что, мало ли какими хитрыми порошками этот пакет может быть обработан людьми подлыми и коварными. Через несколько дней он, возможно, потянется к пакету, убедившись наверняка, что ничего в мире не изменилось, тучи над его головой вовсе никакие не тучи, а так, перистые облака, которые, говорят, кружат над землей на совершенно безопасной высоте.
Пафнутьев прибыл на Курский вокзал и был счастлив оказаться в утренней суетной толпе радостно возбужденных пассажиров, которые покинули наконец душные вагоны и вырвались на столичные просторы. У него было два чемодана — большой и поменьше. Большой он тут же сдал в камеру хранения, а с маленьким нырнул в метро, добрался по радиальной до «Площади Революции», перешел на «Театральную», вышел на «Тверской» и оказался на площади Пушкина. Был маршрут и покороче, но ему нравился этот, к Генеральной прокуратуре он предпочитал спускаться по улице Пушкинской.
Впрочем, улицы Пушкинской уже не существовало — девятый вал переименований не пощадил и классиков — Пушкина, Лермонтова, Чехова. Исчезли их имена с привычных московских улиц, говорят, во имя некой высшей исторической справедливости. А между тем имена вроде бы отвергнутых революционеров остались. Остались, ребята. Так что ветер перемен наполняет не все паруса, у него свои капризы.
Ну да ладно, потомки разберутся, если у них для этого найдется время и желание, если вспомнят они, кто такой Пушкин, если понадобится он им для чего-то там душевного.
Кто знает, кто знает...
Пропуск на проходной действительно был заказан, и Пафнутьев беспрепятственно прошел под своды главного здания прокурорской конторы. Зеркала под потолок, красные ковровые дорожки, широкие ступени на второй, третий этажи нисколько его не смутили, всего этого он насмотрелся в своем городе — там тоже хватало такого добра. Пафнутьев шел не торопясь, с интересом оглядываясь по сторонам. С ним здоровались, он отвечал с легким полупоклоном. Видимо, его улыбчивый независимый вид убеждал местный народ в том, что он здесь свой человек.
На пропуске был указан и номер кабинета, куда ему следовало идти.
— Здравствуйте, — сказал Пафнутьев, приоткрыв высокую дверь с бронзовой ручкой, но не переступая порог. — А я — Пафнутьев.
— А, Павел Николаевич, — с профессиональном радушием приветствовала его секретарша. — Заходите, пожалуйста! Олег Иванович сейчас освободится. Он разговаривает по телефону.
— Утренний перезвон? — поинтересовался Пафнутьев.
— Что? — Секретарша удивленно вскинула брови.
— Да нет, ничего... Это я так... От смущения.
— Бывает, — великодушно кивнула секретарша. — Можете заходить", — сказала она, видимо, получив какой-то невидимый и неслышимый сигнал из кабинета.
— Спасибо. — Оставив свой чемоданчик у двери, Пафнутьев шагнул к двери кабинета. И почувствовал, что волнуется. «Надо же», — пробормотал он про себя. — «Ишь ты», — добавил он, и это невинное бормотание сняло напряжение.
Кабинет оказался небольшой, но добротный, отделанный деревом, с хорошими светлыми шторами, письменный стол был свободен от бумаг, что явно выдавало хозяина как человека конкретного, делового и даже как бы масштабного.
— Здравствуйте, Олег Иванович. — Пафнутьев вежливо остановился у двери.
— Здравствуйте. — Голос у Олега Ивановича был без улыбки, но доброжелательный. — Проходите. Садитесь. Как доехали?
— Прекрасно!
— Дух боевой?
— В порядке дух.
— Как Москва?
— Больше всего мне понравилось утро.
— Да, с этим вам повезло.
— Я вообще люблю хорошую погоду, — признался Пафнутьев.
— Я тоже, — улыбнулся наконец хозяин кабинета, поняв, что его гость слегка куражится. — Я рад, что вы приехали в добром здравии и с хорошим настроением.
— И меня это радует, — улыбнулся и Пафнутьев.
— Тогда вперед, — вздохнул Олег Иванович. — Суть дела вам известна?
— Приблизительно.
— Ну, что ж... — Олег Иванович придвинул к себе листок бумаги, вчитался в него, помолчал, отодвинул листок в сторону. — Я слышал о вас много хороших слов, видимо, они справедливы. К сожалению, не знаю ваших конкретных дел, но, наверно, они... На высоте, — с трудом подобрал нужные слова Олег Иванович. — Лубовский... Вы слышали эту фамилию?
— Да.
— Что вы о нем думаете?
— Ничего.
— Это хорошо. Это правильно. — Олег Иванович опять помолчал, глядя в залитое солнцем окно. — Это дело, как мне кажется, не столько уголовное, не столько криминальное, сколько...
— Политическое? — подсказал Пафнутьев.
— Совершенно верно. Хорошо, что вы это понимаете. У Лубовского высокие покровители.
— Мне кажется, что покровители у него не столько высокие, сколько запредельные?
— И опять согласен. А поскольку это так, то возникают определенные требования к вашей деятельности.
— Они всегда возникают.
— Да. — Олег Иванович замолчал, придвинул к себе лист бумаги и, не глядя, снова вернул его на край стола. — Вы легко подхватываете мои мысли, — заговорил он холодновато, и, может быть, только сейчас Пафнутьев понял, что сидящий перед ним человек не нуждается в подсказках. Более того, Пафнутьев понял, что перед ним непознанная холодная глыба с большой, но какой-то скованной властью. Что-то его сдерживает, что-то не позволяет поступать так, как он считает нужным. И, похоже, ему, Пафнутьеву, придется поступать так, как считает нужным этот человек, уж коли он сам лишен такой возможности. — Что-то подсказывает мне, что мы сработаемся.
Пафнутьев благоразумно промолчал.
— В вас есть непосредственность провинциала. При полном отсутствии почтительности. Вы сказали, что ничего не думаете о Лубовском. Но у вас есть о нем какое-то мнение?
— Вор.
— Правильно, — кивнул Олег Иванович. Это был пожилой усталый человек, но Пафнутьев не просто чувствовал, а даже, кажется, слышал, как неустанно и беспрерывно работает в нем какой-то мотор, может быть, не слишком мощный, но не останавливающийся. — До вас, Павел Николаевич, уже проделана определенная работа. Собрано десять томов. Достаточно содержательных. Работа результативная, но она, к сожалению, не закончена. Так что вы начинаете не с пустого места. Человек, который проделал эту работу, не смог ее завершить. Он немного отлучился.
— Надолго? — спросил Пафнутьев.
— Думаю, да. Как говорится, уехал в длительную командировку.
— За рубеж?
— Дальше, — сказал Олег Иванович. — Оттуда нельзя даже позвонить. Нет связи. Оттуда не возвращаются.
